И Татьяна не обманула ожиданий своей «повелительницы», исправно и даже искренне ахая, охая, восторгаясь… Всей душой она ненавидела эту стервозу, которая и мизинчиком не шевельнула, чтобы обрести все это богатство, — всего лишь родилась в нужное время в нужном месте. Ну ничего, ее время еще придет, и тогда она уж постарается — растопчет эту избалованную дрянь так, что и мокрого места от «людоедки Эллочки» не останется!..
Ее время наступило спустя два года, в самом конце второго курса, когда подружка наконец смилостивилась и пригласила Татьяну на свой день рождения вместе со «взрослыми» гостями. К тому моменту Монахова держалась из последних сил в ожидании звездного часа. Стипендии хватало, как ни экономь, от силы на неделю — ведь надо было еще хоть как-то одеваться, не все же время ходить в Элкиных обносках, которые та милостиво презентовала подружке время от времени. Приходилось подрабатывать по вечерам в том же универе уборщицей, что вовсе не добавляло Татьяне красоты и радости.
Да, она могла к тому моменту обзавестись если и не богатым, то хотя бы состоятельным по советским меркам любовником: мужчины ее замечали, не то что сопляки студенты, даже преподаватели пытались ухаживать за красивой, стройной, но абсолютно неприступной девушкой. Однако Татьяна умела принимать решения, а главное — выполнять их. Она и раньше отлично знала, что только мужчины могут помочь ей в осуществлении заветной мечты о роскошной жизни — такой, которой Элкина жизнь и в подметки не годится. Но, познакомившись с Элкой, войдя в качестве доверенной подружки в ее дом, Татьяна быстро поняла, что расплывчатые мечтания отрочества — пустяк, ерунда по сравнению с тем, чего следует хотеть на самом деле… Да, ей нужен был мужчина, муж! Но какой? Уж никак не из тех, что окружали девушку в университете! Пусть старый, пусть даже страшный (в любовь и прочие «сопли-вопли» она не верила категорически), но избранник должен быть куда выше всех, кого она знала. И Татьяна готова была полы мыть у Элки, чтобы та наконец ввела ее в свою, еще школьную, компанию, сплошь состоявшую из «сыночков» и «дочек». Не вводила, гадюка! Словно предчувствуя, что лишится таким образом своей покорной поклонницы.
Знала бы она, что именно этим-то и рискует, пригласив «дурочку Монахову» на свой день рождения! Ведь и пригласила-то исключительно для того, чтобы окончательно не сдохнуть с тоски среди папашиных гостей и их спутниц — маменькиных приятельниц! И посадила ее возле себя, чтобы была возможность шепоточком посплетничать с Танькой, слушавшей ее всегда с разинутым ртом… Хоть так поразвлечься! Ну а то, что по другую сторону от Монаховой сидел старинный отцовский приятель, кажется, какой-то мент, — на это Элла и вовсе не обратила внимания. Как выяснилось очень скоро — совершенно напрасно!
