У меня на родине так не кричат даже на Масленицу, почему твои соплеменники так радуются? Они совершили истязание над тобой; танцуют и кричат, будто на празднике. Святые угодники!
Я постоянно говорю Лиа о своих чувствах. Но тучи различий между нашими межконтинентальными жизнями сгущаются с неимоверной быстротой, и никому до этого, кроме нас, нет никакого дела; и мои бесконечные страстные монологи становятся молитвой, обращённой больше к судьбе, чем к моей любимой:
– По обычаям вашего племени, женщина решает, кто будет рядом с ней, кто достоин её. Ты можешь выбирать себе любого жениха, никто не вправе сказать тебе: нет. Да таких и не нашлось бы нигде, ты совершенство, Лиа. И как быть мне: ты по своим законам не можешь даже смотреть на меня как на твоего суженого, я чужак, наш союз с тобой невозможен. Я понял это слишком поздно. Дай мне хотя бы время, побудь со мной, пока я не свыкнусь с тем, что ты не будешь моей суженой. Ты свободна в своём выборе женской судьбы, но ты не хозяйка себе, Лиа, ты с рождения обречена на исполнение традиций твоего народа. А мне остаётся только мечтать, что разверзнутся небеса и кто-то спасёт нас с тобой от всего того, во что и ты сама свято веришь.
Время безжалостно, неумолимо, как стрела, пущенная в цель опытным охотником, – бьёт без промаха в выбранную жертву. Его жертва – это я, безнадёжно влюблённый в светловолосую прекрасную амазонку, соблюдающую законы своего племени и неизменно уверенную в том, что она чтит правила, диктуемые богами, однажды данными её племени. Но наши живые тела прячутся от глаз богов в укромных уголках и ласкают друг друга. Это выше нас. Твоё золотое кольцо в носу – оно красиво, не спорю, но я не могу тебя поцеловать так, чтобы мой поцелуй стал единственным источником твоих желаний. Твои губы пахнут полевой фиалкой моей родины. Если мы не можем быть вместе здесь на краю света, давай убежим туда, где никто не сможет разлучить нас. Не смейся. Сколько надо собрать кокосов, чтобы твоё племя согласилось отдать тебя мне? Я не шучу.
Вот наступил решающий момент, который является венцом любви.
Ты изменилась, Лиа. Твои бёдра округлились, неприкрытые груди как будто проснулись, и их нежные венчики цвета коралловых бус на твоей шее потемнели.
Ты говоришь страшные слова: наш будущий малыш должен умереть. Твои боги гневаются, что в нём течёт чужая, моя кровь. Я тоже верю своему богу, но он не так жесток, как твой.
Неужели ваша философия не найдёт уголка, места для нашей любви и нашего малыша на матери-земле, и нигде на огромном своём пространстве нас не сможет приютить её величество «Сеньора Большая Голубая Жемчужина», как ты и твоё племя называют нашу планету?
