Лукса показал, как ставить калканы на норку, соболя, колонка. Я, как губка, старательно впитывал в себя все, что говорил наставник и сделал вывод-успех охоты зависит прежде всего от того, насколько удачно выбрано место для ловушки и от искусства маскировки.
На излучине реки вспугнули рябчиков. Лукса сбил одного петушка. Птицы с шумом разлетелись в разные стороны. Одна из них спланировала на ель неподалеку от меня. Стараясь прятаться за стволами, я приблизился и выстрелил в неясный контур. Рябчик камнем упал вниз. Подбежав, ничего кроме разбросанных по снегу перьев не нашел.
Обойдя впустую вокруг дерева несколько раз, покричал собак, но тех и след простыл. Удрученный, пустился догонять Луксу. Узнав, про оставленную дичь, он нахмурился.
— Ой манга, ой манга. Зачем птица без пользы пропадать будет? Показывай, где стрелял.
Осмотрев разнесенные ветром перья, Лукса поплевал на палец, поднял его вверх, юркнул в кусты и, немного покопавшись в снегу, вынул убитую птицу. На протоке встретился свежий след белки. — На жировку пошла, — отметил Лукса.
— Почему на жировку? Может, наоборот? — предположил я.
Охотник глянул удивленно.
— Ты своей башкой совсем не думаешь. Не видишь — прыжки большие, лапки прямо ставит-легкая пока. Поест — потяжелеет, прыжок короче будет, лапки елочкой начнет ставить.
Сколько же нужно наблюдательности и зоркости, чтобы подмечать все это… Я смущенно молчал. Да и что я, городской житель, мог поведать об этом следе? Только то, что он принадлежит белке.
Под елями кое-где виднелись смолистые чешуйки шишек, выдавая места ее кормежки. Лукса, улыбаясь, спросил:
— Видишь, белка кормилась?
Я кивнул. — А где она шишку взяла? Как думаешь? — Как где? На ели. Лукса покачал головой: — Из-под снега. Чешуйки плотвой кучкой лежат. Белка внизу сидела. Когда на дереве сидит, чешуйки широко разбросаны. Чем выше, тем шире разбросаны.
В этот момент раздался быстро удаляющийся треск сучьев. Мы побежали посмотреть, кто так проворно ретировался, и увидели следы громадных прыжков. Тут же лежка в виде овальной ямки, промятой до земли.
— Чьи следы? — еще раз решил проэкзаменовать меня наставник.
— Оленя, — уклончиво ответил я и стал лихорадочно искать глазами помет, чтобы по форме шариков определить, кто здесь отдыхал — лось или изюбр.
— Ты мне голову не морочь. Какой олень, говори, — напирал Лукса.
— Лось.
— Сам ты лось… горбатый! Говорил тебе: сохатый рысью уходит. Этот прыжками ушел. Изюбр был. Еще вот, запоминай, — успокаиваясь, добавил Лукса, — видишь, снег копытами исчиркан. Изюбр так чиркает, лось высоко ноги поднимает — снег не чертит.
