– Когда ты стал таким, а? У тебя что, душа сгорела там вместе с…
Он схватил ее за руку, и лицо его сделалось злым.
– Не. Смей. Говорить. Об. Этом! – Каждое слово вбивалось почти гвоздями.
– Да поняла я, отпусти! Больно же!
Мужчина разжал пальцы.
– Извини. Сорвался. Можешь пожелать удачи, если хочешь.
– Ты здесь не только за этим!
– Знаю. Но все потом. Или все к черту!
Он взял на изготовку автомат и, не оглядываясь, чтобы проверить, следует ли за ним «лояльная», двинулся к зеленеющим впереди тополям. Он бывал в этом парке в свой прошлый визит во Владимир, и тогда от него осталось очень светлое и даже радостное впечатление. Но сегодня было иначе. Детские аттракционы и палатки для торговли мороженым и сахарной ватой выглядели на общем мрачном фоне эклектичным, чужеродным элементом, бутафорией, призванной придать видимость жизни мертвому городу, в котором не было места ничему родом из старого мира. Ему в том числе. Он сам себе казался здесь призраком, а потому шел быстро и бесшумно, в полном соответствии с этим образом.
А вот наконец и дом по адресу Комиссарова, 37, где во втором подъезде на третьем этаже жила Светлана Осянина. Родная кровь. Открыв подъезд универсальным домофонным ключом, мужчина стал подниматься по лестнице на третий этаж. Страхи, сомнения, прочие эмоции – все это бурлило в избыточной концентрации. Но этот сосуд был плотно закрыт крышкой. Герметичной, такой, как консервы овощные на зиму закатывают. Ничто не просочится, пока он сам не разрешит.
Перед дверью он на несколько секунд замер, затем повесил автомат на плечо – как бы там ни было, в нее он стрелять не станет. А потом поднял налившуюся свинцовой тяжестью левую руку к дверному звонку и нажал на кнопку. С той стороны послышалась мелодичная трель. В тот же миг в груди словно гранитная глыба возникла, с каждой секундой наращивающая объем и массу и мешающая дышать. Ну же, ну! Правая рука его между тем нащупала в кармане шприц с антиновой и вынырнула обратно.
Дверь открылась. На пороге стояла она – Светлана. Родная до щемящей боли в сердце и в то же время бесконечно чужая. Все то же милое лицо, но без искорок смеха в глазах и теплой улыбки утратившее значительную часть своей привлекательности. Сохранилась в ней, конечно, та красота «дизайнерского типа», та, которая от природы и благодаря хорошим генам – в мать пошла, не то что он. Но ушло то, что делало ее самой близкой на свете, с кем он с детства жил душа в душу, пока она не вышла замуж и не переехала во Владимир, и с кем только и мог поговорить откровенно, единственной в мире доверяя абсолютно. Только ему очень хотелось верить, что ушло не безвозвратно. Иначе он приехал сюда напрасно, и в таком случае лучше бы она действительно убила его, как в видениях Алины.
