И мои отчаянные усилия стали приносить плоды: уже почти поймавшая нас паутина Провала трещала, разрываемая добычей, неожиданно оказавшейся для нее слишком сильной. Эта пространственная дыра была не особенно крупной, и мы ее уже почти миновали, с каждым шагом уходя все дальше от средоточия враждебной силы. Шаг, еще шаг, еще… Каждый был маленькой победой над смертью. Почва становилась все более твердой, но я не ослаблял градуса своего бешенства, понимая, что это единственное мое оружие, козырь, который Провал не может побить.
Когда я вдруг ощутил, что борюсь уже не один, то чуть не ошалел от неожиданности. Научник, видимо, тоже постепенно выцарапывался из гибельных эмоционально-энергетических тенет черной аномалии, обретая волю к жизни и борьбе. И тогда я понял, что у Провала нет ни единого шанса: мы победили! А еще через несколько минут эта победа из уверенности превратилась в факт: шипение в голове ослабло почти до неслышимости, болезненных пульсаций силы аномалии я тоже больше не ощущал, равно как и желания отринуть этот несовершенный мир ради вечной тишины и забвения.
Не знаю, что на меня нашло в этот момент, но я развернулся в сторону, откуда мы бежали, и выдал нечто забористо-многоэтажное с витиеватыми переходами, богатыми образными сравнениями и живописными оборотами, обращенными к прошлому, настоящему и будущему нашего оппонента. Единственными печатными словами в моей длинной тираде были предлоги, местоимения и фраза «Ну что, съел?!».
– Красиво изволите выражаться, господин сталкер! – восхищенно промолвил Алексей, когда я наконец выдохся. – Я аж заслушался! Жаль, диктофона при себе не было!
Мы оба расхохотались и продолжали безудержно смеяться на бегу, унося ноги прочь от Князь-Владимирской церкви и одноименного кладбища, которое едва не стало нашим последним приютом, что, кстати, было бы вполне логично и не лишено даже некоторого символизма.
Владимир. «Пекинка». Восточная окраина
Они остановились на «острие ножа». Это было место, где «Пекинка», сливаясь с Добросельской, получала имя Горьковское шоссе и, прямая как стрела, устремлялась на восток. Остановились не просто так. Выполняли инструкции. Капитан Потылин всем своим видом излучал уверенность в правильности избранного курса, ни словом, ни намеком не давая своей команде понять, сколь тяжкие сомнения терзают его по поводу сотрудничества с двойным агентом подполковника Калашникова.
Во-первых, в памяти до сих пор сидела фраза заместителя начальника управления по поводу восьмидесятипроцентной лояльности своего человека в АПБР. А процент этот после пребывания в Зоне, да еще при столь экстремальных обстоятельствах, приведших почти что к полной гибели экспедиции, мог стать и еще ниже. К тому же неизвестно, насколько он в таких условиях вообще сохранил человечность и рассудок.
