— Целый день! — сказала она. — Мы идем целый день! Где же золотые ворота?
— Еще день, — сказал монах, — еще день! Я говорил тебе — еще день. Всего два дня.
— Хочу сейчас, — сказала Сарина, — хочу сейчас к золотым воротам.
Монах ничего не ответил на эти слова. Он ломал своими мускулистыми худыми руками ветки эвкалипта, которые подобрал на этой стороне — ветер обрывал ветки и заносил их на эту сторону.
Вдруг из-за толстых, хорошо просвечиваемых солнцем и довольно далеко стоящих друг от друга гладких широких стволов эвкалипта появился маленький человек и принялся двигаться к ним. Монах отчетливо видел маленькую шапочку-берет человека, бряцающее оружие у него за спиной — меч и кинжал, но так как меч и кинжал были рассчитаны на нормального человека, а не на Амана (а это был он, Аман), то казались настоящими великанами рядом с маленьким человеком.
Аман приблизился, и, сняв свою шапочку, сказал: «Здравствуйте!»
Как только Аман приблизился, монах толкнул Сарину так, что она упала в кусты и замерла там, даже не успев вскрикнуть, а потом заснула.
— Здесь, кажется, сидела женщина, — сказал Аман, поздоровавшись и указывая на то место, где сидела Сарина — после рассматривания жука она успела сесть, и тут появился Аман. Покрывало, которое несла Сарина с собой (естественно, нес монах, но оно нужно было Сарине), еще хранило следы ее башмачков, и в складках синего атласного покрывала замерли бусы — желтые янтарно-коричневые бусы.
— Хорошие бусы, — сказал Аман, поднимая цепочку золотых камней. — Такие есть только у Сарины. Ей отец привез из Индии.
Монах молчал. Он стоял, как изваяние, и только мысль двигалась в нем. По его худому лицу двигались невидимые судороги. «Неужели конец, — думал Томас, — конец моей счастливой монашеской жизни. Я жил пятьдесят восемь лет, но мне кажется — что один день, и я хочу еще, хочу — еще».
Аман угадал его мысли. Он сел у костра и закурил трубочку. Терпкий дым табака смешался с дымом эвкалиптовых мыслей — ветки мыслили, и их думы навевали на человека странный сон.
«Может быть, я так же умру, как этот человек, который сейчас боится смерти», — думал Аман, глядя на Томаса. Томас был моложе Амана. Отсутствие людей и злобы вернули ему человеческий лик — лик незапятнанного ничем восемнадцатилетнего юноши. Иногда старики моложе нас, и я почувствовала это на собственном опыте.
Аман снова закурил, вдыхая дым костра. Теперь уже он принимал в себя мысли огня — древние умели общаться с природой и внутри себя, и — вне.
