Каталина молчала. Она не могла судить отца за человеколюбие и всеобъемлющее желание помочь ближнему, за то, что он других ставил наравне с собой, неважно кто находился перед ним, нищий оборванец или знатный сеньор. Это было редкостное явление среди жадной и надменной аристократии, которая наряду с церковью, сосредоточила в своих руках большую часть богатых, плодоносящих земель. Но такова была сущность этого человека, ее отца, которого она глубоко почитала и любила всем сердцем.
— Что же ты будешь делать, отец? — она обратила на него взор, полный дочерней любви.
— Если я не повышу арендную плату, то Луис-Антонио грозится обратиться на меня с жалобой к самому королю…
— Не может быть, — фиалковые глаза наполнились слезами.
— …а учитывая, что он вполне способен собрать вокруг себя достаточно соратников из числа наших уважаемых соседей, которые с превеликой радостью подтвердят его слова, то, в общем… я даже представить не могу, что случится потом.
— Так значит, ты поднимешь арендную плату?
— Я до конца еще не решил, стоит ли мне идти на этот крайний шаг, — последовал обескураживающий ответ.
— Почему ты называешь это «крайним шагом»? По-моему, это единственный способ не разориться и остаться на нашей земле, там, где наш дом, наша земля. В конце концов, — удивленно воззрилась Каталина на отца, — здесь могилы наших предков, бабушка с дедушкой лежат в этой земле.
Каталине показалось, что мать и отец украдкой переглядываются друг с другом. Томительная пауза затянулась. Она вздохнула и отошла к окну. Сегодня ей многое открылось. Теперь нужно все как следует обдумать и начать действовать, время никого не ждет. Она закусила нижнюю губу. Может, стоит написать Луису-Антонию и попытаться отговорить его от визита ко двору? Хм, а что, если и вправду попробовать? Вдруг получится добиться взаимного согласия? Хотя с таким человеком, как ее кузен, это будет сделать нелегко. Но попытка, не пытка.
— Дочь моя…
Нарочито официальный тон отца немало удивил Каталину. Она машинально осмотрелась по сторонам, будто здесь был кто-то еще, в чьем присутствии это звучало бы уместно, и в недоумении уставилась на дона Педро:
— Отец?
Он прокашлялся, и донья Вероника встала рядом с ним.
— Дело вот в чем, — сеньор Перес выпрямился, выставив вперед широкую грудь, по привычке подкрутил вверх густые усы и продолжил тем же тоном, — мы с твоей любезной матерью на днях получили письмо.
— Еще одно?
— Нет-нет, это другое, — сеньор Перес достал из внутреннего кармана своего коричневого камзола, чуточку потертого на локтях и подоле, сложенный вдвое голубой конверт, — от маркиза Сент-Ферре.
