Элинор разбудили голоса. Спала она плохо. Вновь и вновь прокручивала в голове ссору с Джасимом, придумывала слова, которые могла бы ему сказать. В итоге голова ее была тяжелой, тело усталым, глаза распухли. Чувствовала она себя ужасно и не могла поверить в то, что настал день ее второй свадьбы.
Нахмурившись, она села в кровати. По царившему вокруг полумраку она поняла, что солнце еще не встало. Она потянулась к лампе.
– Позволь мне, – прозвучал голос Джасима.
Зажегся свет, и Элинор вопросительно посмотрела на возвышавшуюся над кроватью фигуру.
Восточного наряда на Джасиме не было, на безупречного бизнесмена, которого она знала, он тоже мало походил. Он был в выцветших джинсах и футболке, волосы растрепаны, лицо покрыто щетиной. Но ее внимание привлекли его глаза – яркие и усталые.
Он выразительным жестом протянул к ней загорелые руки:
– Прости, что разбудил тебя, но я не мог заснуть. Мы плохо расстались, а этого не должно быть, особенно в такой день. Я вышел из себя. Я был груб. Я был жесток…
– Да… – Элинор еле выдавила из себя это слово, ибо ее одолевали противоречивые чувства. Он был настолько серьезен и так искренне признавал свою вину, что она не могла сохранять дистанцию и продолжать ненавидеть его. Всем своим существом она стремилась к нему и протянула ему руку.
Он все с той же серьезностью взял ее ладонь в свою.
– Когда я представляю, как ты флиртуешь с Мурадом, у меня внутри все переворачивается, и я не могу сдержать свой гнев, – нехотя признался он.
Элинор вдруг поняла, что в нем говорит ревность и чувство собственничества, и ее оборона тут же рухнула. Она потянула его вниз и усадила рядом с собой на кровать.
– Не было никакого флирта с Мурадом… никогда не было, – вырвалось из ее души. – Твой брат обращался со мной так, как если бы он был моим отцом. Он никогда не говорил ничего такого, что не могло быть сказано в присутствии его жены или кого-то другого. Он был добр со мной, и только.
Прекрасные черные глаза взглянули на нее, Джасим медленно выдохнул.
