От этой мысли Рохасу стало так приятно, что он запрокинул голову вверх и мечтательно закрыл глаза. В эту же секунду на его плечо легла чья-то рука.
– Хочешь облегчить душу, сын мой? – пробасил Бальбоа, то ли шутки ради, то ли в силу привычки, войдя в образ исповедника.
– Да, падре, – низко склонив голову, ответил инспектор, подыгрывая священнику.
Бальбоа присел рядом на скамейку:
– Я слушаю.
Прежде чем приступить, Рохас оглянулся по сторонам.
– Начну с господина де ла Фуэнте. Он весь вечер убийства играл в семь с половиной[25] с собственным отцом, как это обычно и происходит по пятницам. Прислуга подтвердила его слова.
– Прислуга вам еще не то подтвердит, – пробурчал себе под нос Бальбоа.
Рохас невозмутимо продолжил:
– Чавес провела вечер дома. У вице-мэра разболелась голова, а ее муж повел дочерей в кино.
– И подтвердить, что Чавес провела вечер в кровати, конечно, тоже никто не может?
– К несчастью, нет. Зато можете смело сбросить со счетов Рафаэля Мартина.
– Это как это?
– Председатель поначалу юлил, но потом сознался, что встречался в тот вечер с замужней дамой. Мы аккуратно проверили. Все так и есть.
– С дамой? А ведь он мой ровесник, если не старше! – искренне восхитился Бальбоа.
– Сказывают, его папаша ходил налево, когда ему уже было под восемьдесят.
– Упаси нас, Господи! – с деланым возмущением воскликнул священник и лукаво улыбнулся. – Впрочем, если угодно, сие можно рассматривать и как дар Божий, не так ли?
Инспектор охотно согласился.
– Теперь о Ригале. Квартирная хозяйка утверждает, что весь вечер в его комнате горел свет и играла негромкая музыка, вроде бы классическая.
– Но он ведь мог попросту включить радио и тихо улизнуть.
– Это было бы возможно, если бы его хозяйкой был кто угодно, но только не госпожа Савон.
– Так вы полагаете, Ригаль отпадает?
Думаю, да.
– Выходит, остается один Гонсалес?
– И тут тоже получается полная ерунда. Посудите сами. Гонсалес вышел после заседания уже без галстука. Поначалу я подумал, что галстук был у него в портфеле. Однако хозяин бара, в котором Гонсалес коротал время в вечер убийства, утверждает, что галстука на Гонсалесе не было. Есть и другое соображение: представьте, что вы решили лишить кого-то жизни.
Священник замахал руками:
– Господь с вами, я даже в мыслях не могу…
– Хорошо, падре, во спасение вашей души представим в роли злодея меня. Итак, я приехал в Талаверу с целью убийства. В таком случае, бар или любое другое заведение, где меня могут впоследствии опознать – последнее место, куда бы я пошел. Тем не менее Гонсалес весь вечер провел у стойки. Странно, не правда ли?
