— Когда мы в первый раз поцеловались, ты сказал, что тебе в голову вино ударило.
— Так если оно и правда ударило.
— Думаешь, я теперь буду дожидаться, что ты мне после первого секса начнешь рассказывать, как на тебя что-то там снова нашло? Вот я и освободила тебя от такой ответственности.
— Я не просил. Ты поторопилась. Я прекрасно знал, что делаю и почему.
— А если мы станем встречаться, ты мне тоже будешь изменять? Как Агате изменил со мной. Встречаться будешь со мной, а уедешь в Копенгаген и найдется там какая-нибудь…
— Я иногда не понимаю твоих шуток, — на удивление серьезно сказал Дима. Кажется, искренне. — Ты же не можешь серьезно так думать? Нет, моя Катя не может так думать. Это же бред.
«А я не понимаю тебя», — сказала про себя Шаурина.
Для него это бред, конечно. Но если задуматься, то только это в голову и приходит.
— Ты тогда сам полез ко мне. Сам оттолкнул. Сам зачем-то начал встречаться с Адочкой. Зная о моих чувствах, зная о своих. Зачем? Нет, ну если тогда тебе было все равно…
— Не было! — резко сказал он, словно пытаясь оборвать поток обвинений.
— Ты сам полез ко мне! — упрямо напомнила Катя. Тяжело такое говорить, и она все еще не была уверена, что поступает правильно. — А потом мозолил мне глаза со своей Агатой!
Обидно, тогда он и правда сам полез к ней целоваться, спровоцировал, она, дурочка, призналась ему в любви, а он оттолкнул ее.
Потом Катя старательно делала вид, что ей все равно и Крапивин ее совершенно не интересует. Позже стала изображать ненависть. Иногда она действительно проникалась этим чувством и каждой клеточкой ненавидела его за свою слепую и глупую любовь, за свое неумение владеть собой рядом с ним. Все время то любила, то ненавидела. Самое гадкое, что Крапивин же наоборот продолжал демонстрировать к ней свое нежное ласковое отношение. Лицемер.
— Мне сложно объяснить это. Мне было двадцать шесть, тебе — шестнадцать. О чем тут можно говорить? — «лицемер» и сейчас не особо пытался оправдаться. Не горел желанием.
Катя рассмеялась, стараясь со смехом выпустить напряжение, которое неожиданно сковало ее до льда в кончиках пальцев.
— Моя мама начала встречаться с папой, когда ей было шестнадцать. Их разницу во возрасте ты знаешь.
Крапивин хотел заговорить об этом, сказать, что есть вещи важнее секса и личных связей — мораль не заменишь сексом или любовью. Но не решился объяснять это, боясь задеть Катиных родителей и ее саму тем самым еще больше обидеть. Он другой, и все. У них с Катей все по-другому.
