Раздраженно выдохнув, Катя отбросила телефон. В полсекунды Дима вывел ее из себя. Она все дни старательно изображала спокойствие — и перед собой, и перед окружающими, а он парой слов вывел ее из себя. Да еще и при Алёнке.
Заметив ее полный любопытства и недоумения взгляд, Катя поспешила прокомментировать свою вспышку:
— Не все приятели брата такие порядочные и хорошие, как Игорь или Валет.Некоторые из них откровенные уроды. А этот особенно противный.
— А этот противный приятель не против, что ты с ним в таком тоне беседу ведешь?
— Против, но только кто его спрашивает. Я же глупая, безбашенная малолетка — мне все можно, — Катя улыбнулась. — Я всегда Ванькиных дружков приземляю, а то больно крутые. Получают все на раз-два. Боги.
Да ладно! Алёна посмеялась в ответ. В улыбке и в выражении глаз Кати Шауриной не было ничего глупого, да и выглядела она далеко не как малолетка.
— Ну, им по статусу положено.
— Я бы сказала, что им по статусу положено, да только это матерно будет. Вот где мне такого, как Ванечка, найти — умного, доброго, понимающего? Вокруг одни идиоты, а мне любви хочется.
Алёна весело рассмеялась.
— Такого, как Ванечка, больше нет. Он такой один.
— Это точно, — с сожалением вздохнула Катерина. — О, хорошего человека вспомни… — улыбнулась и ответила на еще один входящий звонок. — Привет, дорогой брат… Овсянку едим… Конечно. И я тоже. Хорошо. Совещайся спокойно, я бдю. Дверь на все тридцать замков заперта, а ключи я потеряла.
Катя уже спокойно отложила айфон и обратила на Алёну умный взгляд.
— Врешь и не краснеешь, — снова рассмеялась Лейба и поморщилась. Боль стукнулась в затылок.
— Я не вру. Ты разве не знаешь золотое правило общения с Иваном Шауриным: скажи Ванечке то, что он хочет услышать, а потом делай так, как тебе надо?
Алёна расхохоталась. Катюша кому угодно настроение поднимет.
— Блин, Катька, ты меня до приступа доведешь.
— Хорош ржать. — Катя решительно поднялась с дивана, разгладила на бедрах кожаные брюки, поправила кофточку. — Пошли овсянку варить, он же все проверит. Сдерет с меня потом три шкуры. Я не люблю, когда Ваня нервничает. Но знаешь, — тут девушка выставила вперед указательный палец, — я всегда за баб. Во мне очень обострено чувство женской солидарности.
Крапивину она так и не позвонила. Не смогла. Не решилась. Побоялась. У нее нашлась тысяча причин, чтобы этого не делать. Он день назад уехал, но Катя уже чувствовала себя невыносимо. Она по нему, подлецу, страшно тосковала. Всегда. А теперь будет еще больше. Вот и взбесил его звонок, что он не ей Дима звонил, а Ваню искал.
