…Так кому же принадлежат хранящиеся в вашем доме документы? Ответ на этот вопрос однозначен. Они принадлежат Истории.
Это понимал А. Чехов, который, почти не оставив нам, правда, собственных рукописей (все его дошедшие до нас рукописи сохранены другими людьми), и это совсем особая проблема, тщательно сохранял всякий листок, написанный другими. В этом глубокое уважение к акту деятельности другого человека и тот высокий уровень исторического сознания, который и должен быть мерилом и образцом для каждого.
Справедливости ради, следует признать — сохранение личных документов требует от человека многого.
Прежде всего времени и сил, которые он вынужден отвлечь от своего нынешнего дня для дня уже минувшего — правда, во имя грядущего дня… Но этого мало — требуются еще и определенные душевные качества, и среди них умение возвыситься над болезненным восприятием отношения к себе других людей, возвыситься даже над перипетиями личной, в высшей степени конкретной судьбы во имя некой абстракции — истории. Когда этого умения не хватает, уничтожаются, скажем, письма, где, кроме каких-то выпадов в сторону адресата, больно ранивших его когда-то и до сей поры чувствительных, содержались важные факты, касающиеся разнообразных событий и судеб, и этими «побочными» сведениями адресат с легкостью пожертвовал. Пожертвовал, как мы видели на примерах, и свидетельствами чужой жизни, и среди них документами таких людей, имена которых уже при их жизни были неоспоримо значимыми для истории отечественной науки и культуры.
Правда, нередко это связано с определенной степенью «архивного невежества», присущего, увы, и людям с высоким образовательным цензом. Мало у кого хватает знаний и воображения, чтобы представить, например, насколько унизительно в глазах будущих архивистов и исследователей положение того, кто с пристрастием вычистил свой архив как для витрины, тщательно отобрав «годное» для истории и уничтожив «негодное» (даже вырезав при этом из документов отдельные слова и строки…). Вот где простор для загадок! Должна была быть переписка с неким лицом — но ее нету. Непременно должны быть отзвуки известного инцидента — однако ж они отсутствуют… Из бумаг архива встает человек, болезненно озабоченный своей репутацией, «подчищающий» свою жизнь задним числом, чтобы в достойном виде предстать перед потомками.
Герой одной из современных повестей, молодой хирург, говорит: «Будущего как физической реалии для нынче живущего нет. Во всяком случае, он себе не представляет его серьезно. Мы умрем, и с нами умрет наш мир. Останется мир иной, мир других, и мы не знаем какой. Мы разрабатываем операции при раке (и правильно, конечно), а лечить его будут порошками». Этот герой — не мыслитель, а практик; слишком много думать на отвлеченные, полуфилософские темы — это было бы для него, в сущности, изменой профессиональному долгу, диктующему свои жесткие требования (сфера этого долга с резкой точностью обозначена названием повести — «От мира сего»).
