С Центрального вокзала при портфеле, в котором лежало все, что нужно, Айзек поехал к раввину на метро. Посидел в приемной, по ней туда-сюда сновали бородатые приверженцы ребе в долгополых пиджаках. Айзек в деловом костюме выглядел ничуть не менее допотопно, чем все здесь. Не прикрытый ковром пол. Деревянные стулья, белые стены в шероховатой штукатурке. Окна вместе с тем грязные, словно жизнь за стенами не представляет интереса. Из здешних многим довелось побывать в немецких лагерях смерти. Ребе и сам, мальчишкой, прошел через них. После войны он жил в Голландии, в Бельгии, изучал естественные науки в Париже. В Монпелье. Биохимию. Но его призвали — привлекли — к выполнению духовного долга в Нью-Йорке; Айзек в точности не знал, как так получилось. А теперь ребе носил окладистую бороду. Он сидел в кабинете, за столиком, на нем лежали пачка зеленых промокашек, ручка и бумага. Разговор шел на жаргоне — на идише.
— Ребе, я Айзек Браун.
— Из Олбани. Как же, помню.
— Я старший, нас четверо, моя сестра, она младше всех, — мезинек, умирает.
— Надежды нет?
— От рака печени, в страшных мучениях.
— Тогда, конечно. Надежды нет.
На белокожем полнощеком лице ребе мощно щетинилась прямая, густая борода. Крепкий, моложавый, грузное тело распирало наглухо застегнутый, залоснившийся черный костюм.
— Вскоре после войны подвернулся такой случай. Возможность купить ценный участок земли под строительство. Ребе, я предложил братьям и сестре вложить деньги. Но в день, когда…
Ребе слушал, руки прижал к ребрам, прямо над поясом, белое лицо уставил в угол потолка, но при этом — весь внимание.
— Понимаю. Вы пытались переубедить их тогда. И чувствовали, что они отступились от вас.
— Они предали меня, да, ребе, это так.
— И вместе с тем благодаря этому вам повезло. Они отвернулись от вас, и вы разбогатели. Вам не пришлось с ними делиться.
Айзек не отрицал этого, но добавил:
— Не будь этой сделки, подвернулась бы другая.
— Вам было предопределено разбогатеть?
— Безусловно. К тому же тогда представлялось столько всяких возможностей.
— Ваше сестра, бедняжка, уж очень сурова. Она не права. У нее нет никаких оснований обижаться на вас.
— Рад это слышать, — сказал Айзек. Впрочем, что такое «рад» — всего лишь слово, а он страдал.
— Ваша сестра, она не бедствует?
— Нет, ей по наследству отошла недвижимость. Да и у мужа ее дела идут совсем неплохо. Хотя такая болезнь, вероятно, обходится недешево.
— Да, изнурительная болезнь. Живым надо жить, ничего другого не остается. Я говорю о евреях. Нас хотели истребить. Согласиться на это значило бы отвратиться от Господа. Но вернемся к вашему вопросу: а что ваш брат Аарон? Ведь это он отсоветовал остальным идти на такой риск.
