Семен Алексеевич одной рукой приподнимает очки, а другой трет глаза и переносицу.
– Ты это к чему?
Геннадий делает небольшую паузу, затем продолжает:
– Я стоял рядом, когда овраг падал. Это медленно происходило, как во сне. Я только помню руку того мальчика, как она исчезает под песком, а я назад отхожу. Я отхожу, а песок все валит и валит. Ползет за мной.
– И что? – вздыхает Семен Алексеевич, надевая очки.
– Не улыбается надежда, когда умирает.
– Не понимаю, – жмурится и скребет бороду Семен Алексеевич. – Ты это к чему, Геныч?
– У меня ведь тоже была дочь, – продолжает Геннадий, помолчав немного.
– О, – вскидывает брови Семен Александрович, – нашел когда вспомнить. Постой, – он наклоняется вперед и пристально всматривается в глаза Геннадия, пытаясь, наверное, разглядеть там что-то новое. – Вот уж не думал, что тебя совесть накроет, – говорит Семен Алексеевич, – удивил. Ну ты же не виноват, что она под колеса выскочила, и мы это постараемся доказать. Хоть ты и подмахнул протокол, чего делать не следовало, кстати. Поторопился. Почему мне сразу не позвонил? Где твой мобильник, вообще?
Геннадий трет щеки.
– Они приходили ко мне. Моя жена и эта женщина. На прошлой неделе. Дочь умерла.
Семен Алексеевич снова снимает очки, морщится, жмурится и протирает веки. Он похож на умывающегося кота.
– Думаешь, сойдет за смягчающие? Мать одна, как бы это лучше обыграть? Надо подумать.
– Они приходили вдвоем. Моя жена, и Наталья была с ней – вот где я ее видел. Не помню, почему она пришла не одна, долго смотрела на меня, говорила о том, что я должен попросить у них прощения.
– Они, что ли, в браке?
– Кто?
– Ну жена с этой бабой?
Геннадий недоверчиво заглядывает в глаза Семену Алексеевичу:
– Нет. Знакомая. Скорее всего.
– Тогда у кого «у них»?
– У них с дочерью.
– Ясно, и что?
– Да ничего, – Геннадий кисло ухмыляется, – похныкали и ушли. Второй год на жалость давят, попрошайки, – послал подальше.
– Так вы же в разводе, если не ошибаюсь? – уточняет Семен Алексеевич.
– Ну да. В разводе.
– А с дочерью ты общаешься?
– Нет. Видел пару раз. Очень давно.
– Плохо, – задумчиво гладит бороду Семен Алексеевич. – Придется думать.
Несколько минут они сидят молча.
– Ладно, мне пора, – собирается уходить Семен Алексеевич, – еще хочешь мне что-то сказать, может быть, нужно чего-то? Попросить о чем-то хочешь?
– Попросить?
– Ну да, кроме «вытащи меня отсюда».
– Да, – Геннадий облизывает губы и сглатывает, – будь другом, Сема, притащи мне бутерброд с куриной грудкой из «Крошки Картошки». Они везде их продают, без всего, просто бутерброд.
