– Хорошо сказано, – согласился Рауль. – Значит, я могу побиться об заклад с Фитц-Осберном насчет исхода этого предприятия.
Герцог вновь улегся на постель и подпер голову ладонью.
– Ты обязательно выиграешь, Рауль, – со смехом сказал он.
– А с чего вы так уверены, монсеньор, на чьей я стороне? – пробормотал юноша.
Герцог резко сел на постели.
– Клянусь головой своего отца, если ты во мне сомневаешься…. – начал было он, но тут же оборвал себя, заметив, что Рауль смеется. Вильгельм вновь простерся на шкурах. – Можешь биться об заклад, как тебе угодно: тот, кто ставит против меня, всегда проигрывает, – заявил он и закрыл глаза. Но в голосе Вильгельма прозвучал вызов, который мог подсказать хорошо знавшему его человеку, что он впервые не уверен в успехе.
Из троих заложников наибольшее впечатление увиденное в Руане произвело на Эдгара, но именно он постарался ничем не выдать своего удивления. Вульнот, со свойственной ему легковерной непринужденностью, не стеснялся на каждом шагу выражать восторг вслух и быстро приспособился к новому образу жизни. Хакон же растерянно моргал, глядя на новый мир, но был еще слишком мал, чтобы предаваться размышлениям по этому поводу. И лишь Эдгар чувствовал себя совершенным изгоем в бурлящей толпе чужеземцев.
Он еще долго будет вспоминать, как впервые увидел Руан, чудесный город, на фоне серых стен которого сверкал и переливался красками двор герцога Нормандии. Замок герцога оказался не уютной домашней постройкой из дерева, а огромным каменным дворцом, поразившим воображение сакса высокими сводчатыми стенами и многочисленными арками, украшенными рельефными шевронами[26]. Дом самого Эдгара в Уэссексе был выстроен из дерева. Внутренние стены были покрыты грубыми рисунками и драпировками, скрывающими необработанные стены, так что переступившего порог гостя встречала теплая, дружеская атмосфера. Во дворце герцога тоже имелись тканые драпировки, однако они разительно отличались от саксонских. Они представляли собой искусно расшитые жесткие гобелены, но даже изобилующие золотой нитью, алыми и пурпурными шелками не могли похвастать тем буйством красок, что были милы саксонскому сердцу. Ими занавешивали арочные проемы или драпировали спальни, не пряча, впрочем, от глаз стены в тех местах, где искусные каменщики украшали их лепниной.
Когда Эдгар шагал по длинным галереям и вслушивался в эхо своей поступи, ему казалось, будто холод камня пробирает его до костей.
