Шестнадцатилетний. Опять пришли эти две девушки. Хоть бы сегодня разговорить их!
Две молоденькие девушки — местные жительницы входят; босые, на головах глиняные кувшины.
Учитель гимназии. Buona sera, signorine[2].
Первая девушка (робко). Buona sera[3].
Вторая девушка смущенно хихикает.
Учитель гимназии говорит с ними по-итальянски.
Шестнадцатилетний (глядя жадными глазами). С каждым днем их бедра словно становятся пышнее. Сколько лет им может быть?
Лавочник. Самое большее — четырнадцать.
Кельнер. Что они говорят?
Учитель гимназии. Они спрашивают, верно ли, что у нас зимой волки бегают по улицам.
Кельнер. Само собой. В прошлую зиму я сидел у Ашингера в пивной, вдруг вбегает волк и дочиста съедает мои сардельки, точно их и не было. Я, конечно, потребовал, чтобы мне сейчас же вернули мои пфенниги, которые я уплатил за них.
Учитель гимназии. Им жаль, что у них только два апельсина. A chi, signorina?[4]
Первая девушка (указывая на шестнадцатилетнего). A chistu. E cosi giovane[5].
Вторая девушка (указывая на Томаса). E a chiddu. E cosi triste. A rivederci, signori[6].
Уходят.
Шестнадцатилетний (жалобно). Опять ушли. Девочки! Девочки! Как они покачиваются. У высокой сквозь порванное платье видны волосы под мышкой.
Кельнер. Почему мне не досталось апельсина? Почему именно этим двум?
Учитель гимназии. Они сказали: «Ему, он так юн. И ему, он так печален».
Лавочник. Печален. А мне что сказать? У меня больше причин быть печальным. Жена у него, что ли? Дети? Лавка, которая хиреет? (С растущим волнением.) Я этого больше не выдержу. Вечно это дурацкое солнце. Воздуха, свежего воздуха! Набрать полный рот свежего воздуха. Здесь задыхаешься. Здесь слепнешь и дуреешь. Мозг закипает от этого зараженного воздуха. Убейте меня. Если в вас сохранилась крошечка сострадания, убейте меня.
Общая подавленность.
Учитель гимназии. Ну, ну. Нехорошо так. Нельзя распускаться.
Кельнер. Немножко поворчать, как тетушка Шмидт при виде разбитой кофейной чашки, это еще можно — это облегчает душу. Но к чему сразу лезть на стену? Так не годится.
Лавочник. А ваши голоса! А ваши дурацкие лица? Всегда одни и те же обалделые рожи! И все те же разговоры, все тот же вздор. (Кричит.) Не могу я больше. Сейчас вот вцеплюсь вам в рожи, буду дубасить по вашим постылым физиономиям, пока вы не издохнете!
Кельнер. Не горячись так, эй, ты. Еще неизвестно, у кого из нас физиономия глупее.
Лавочник. Молчи, говорю. Молчи! Или я… (Бросается на него.)
