Тысяча девятьсот восемнадцатый год | страница 26
Оборванец (ухмыляется). Ну, спасибо. Очень благодарен. (Исчезает.)
Томас. На жесты вы мастер, Георг.
Георг. Неприятно запирать зверей в клетку. Только и всего. А вы, Томас, любите сильные эффекты, признайтесь. Мои заводы стоят, мои статуи разбивают вдребезги, в меня самого стреляют. Ваши доводы не лишены силы. (Вспышка света.) Автомобиль. Наконец-то Беттина. (Очень любезно.) Простите мою агрессивность. Ни я вас, ни вы меня не переубедите. К чему тогда спорить? У меня, впрочем, перед вами преимущество: вы меня, как личность, не признаете, а я вас — признаю.
Беттина входит: бледная, окровавленная, лицо перевязано; ее поддерживает под руку горничная.
Георг (бросается к ней). Что случилось, Беттина?
Беттина (горничная и Георг усаживают ее в кресло). Ничего, дорогой. Пустяки.
Горничная. Они бросали в машину камнями. Мы были уже у самой виллы. Осколки стекла попали в лицо.
Георг. Бегите же. Звоните врачу.
Горничная уходит.
Георг. Беттина. Милая Беттина. Очень больно тебе? Чем тебе помочь?
Беттина. Ничего, дорогой, ничего.
Томас (медленно приближается). Беттина.
Георг (вспылив, по тихо). Уходите. Я ненавижу вас.
Томас (с усилием поворачивается, делает несколько шагов к выходу). Прощайте.
Беттина. Подойдите ко мне, Томас. (Протягивает ему руку.) Забудьте то, что он сказал.
Томас берет ее руку.
Георг. Уходите.
Томас в большом горе удаляется.
КНИГА ВТОРАЯ
Тот, кто действует, всегда лишен совести.
Лишь у созерцателя есть совесть.
Гете.
1
Комната Томаса. Анна-Мари. Кристоф. Конрад.
Анна-Мари. Вы его не убедите.
Кристоф. Но должен же он понять. Надо рассуждать трезво. Как быть? Не подставлять же ему голову под пули только потому, что он гений?
Анна-Мари. Никто не может его теперь понять. Он часто внушает мне страх.
Конрад. Когда ему вручат приказ о явке, тогда будет уже поздно. Пока еще довольно легко освободить его. Надо только, чтобы он захотел этого.
Анна-Мари. Но он не захочет. Он прямо-таки ждет этого приказа. Уверяю вас.
Конрад. Томас — это сгусток ненависти. С тех пор как он умолк, его глаза агитируют лучше, чем самые пламенные речи.
Анна-Мари. Он совершенно перестал спать. Прошлой ночью он прилег на полчаса и вдруг начал стонать. Я спросила: «Ты спишь, Томас?» — «Нет», отвечает он, встает, одевается, садится к окну и смотрит в ночь. Без конца. Я спрашиваю: «Что с тобой?» Он только взглянул на меня, и взгляд был такой пустой, что у меня мурашки по спине побежали. И бросился вон. И вот до сих пор его нет.