К ним не проникает ни один вопль, ни один луч света. Здесь поможет лишь железная метла. Братья, мы должны стать этой железной метлой.
Движение одобрения.
Томас. Революция, братья! Мы загремим у них над ухом тяжелыми снарядами. Мы будем щекотать их штыками до тех пор, пока они не наскребут горсточку человечности изо всех углов своего разжиревшего существа. Выборы? К черту! Революция, братья!
Многие. Вы — наши уста! Вы — наш голос!
Конрад (деловым тоном). Итак, большинство за то, чтобы воздержаться от выборов.
Томас. И если бы даже я сгорел, как факел, сжигаемый с обоих концов, — не надо жалеть. Мы — лишь искры. Но от них загорится дорога, по которой мы идем.
Многие. Томас Вендт. Наш вождь. Наш голос. Томас Вендт.
Добродушный (спокойно, кротко). Я всегда говорил: надо бросать бомбы.
Небольшой зимний сад на вилле Георга Гейнзиуса. Георг и Беттина.
Георг — тридцати пяти лет, сумрачный, элегантный.
Беттина — его жена, 26 лет, высокая, белокурая, красивая.
Георг. Первый теплый день. Я велел запрягать. Поедем в Гейнихендорф?
Беттина. Томас Вендт обещал зайти.
Георг. Кто?
Беттина. Молодой человек, которого я недавно встретила у директора театра.
Георг. Моя Беттина опять откопала гения.
Беттина. Если бы ты его видел, ты бы не смеялся.
Георг. Прости. Социализм — очень распространенная и дешевая мода. Поневоле становишься скептиком.
Беттина. Не думаю, чтобы для Томаса Вендта социализм был чем-то случайным. Томасом Вендтом руководит какой-то внутренний закон.
Георг. Он повинуется закону смены времен. Культ личности сменяется культом массы, как лето зимою. После Цезаря пришел Христос, после Борджиа — Лютер, после Ницше — социализм. Огонь, которым Томас Вендт горит, — не случайность. Случайность — то, кого этот огонь пожрет.
Беттина. В нем нет противоречий, он весь из одного куска.
Георг. Как тепло звучит твой голос. Достаточно тебе заговорить — и ты уже права.
Беттина (улыбаясь). Неужели я кажусь тебе настолько глупой, что со мной и спорить нечего? Вместо доводов ты говоришь мне комплименты. Разве не следовало его приглашать?
Георг. Конечно, следовало. В том-то и беда, что я заинтересовался им. Твой рассказ возбудил во мне живейшее любопытство. Таковы уж мы. Рубят дерево, на котором мы сидим, а мы восхищаемся топором.
Слуга (докладывает). Господин Томас Вендт. (Вводит его.)
Беттина. Сердечно рада вам. (Представляет.) Мой муж.
Георг. Говорят, вы написали хорошую пьесу.
Томас. Хороша ли она, не знаю. Да это и безразлично. Я написал ее во имя нашего дела.
