Мать продолжала:
— Жутко перед боем. Мы в сарае жили — в доме-то фашисты хозяйничали. Легли, лежим, я ухо к земле приложила. И голоса слышу, топот глухой, подняла голову — ничего не слышу, будто вода в уши попала. Понимаешь, даже птицы не пели… Будто и они ждали… Ветер, и тот стих, лист не шелохнется, трава не прошелестит. Только осины и шумели, будто им всех страшнее…
— Мам, — сказал Антон, — а какой-нибудь древний рассказ помнишь?
— Слыхивала многое. Старики любят рассказывать, петь любят…
— Про Куликовскую битву что-нибудь?
— Говорили. Да ведь поди разбери, что быль, а что небыль. Говорили, что татары ночью деревни жгли, утром в Дону вода была черной от сажи… Говорили, что после битвы много раненых коней в округе осталось… Слыхивала, один татарин от страха в лисью нору залез — заступами откапывали. Много чего слышала. Воронов столько налетело — будто туча над холмом встала.
— А про ветер говорили? — Антон торопливо записывал все, что рассказывала мать.
— Говорили и про ветер. Сначала он дул в лицо нашим, а после полудня подул в лицо татарам…
— Мама, а песни?
— И песни про битву разные пелись. Одну даже помню.
Мать Антона сняла с головы темную шаль, распустила снежно-седые волосы. Тихо полилась песня:
Белый камень, белый камень,
Белый камень на горе.
Будто в воду милый канул,
А уехал в сентябре.
Может, он нашел другую
И в другой заходит дом?
На сережку дорогую,
Все поведай, быстрый Дон…
С битвы ехали герои,
Не сказали ничего…
Может, взят землей сырою,
Может, ранило его?
Вот еще одна сережка
Тихо канула на дно.
По воде бежит дорожка,
А в воде темным-темно.
Белый камень, белый камень,
Белый камень на горе…
Будто в воду милый канул,
Не вернулся в сентябре…
Допев песню, женщина посмотрела на меня:
— И в старину так было, и в наше время от горя слезы рекою текли. Двое у меня не вернулись — муж и братишка. Отец и дядя товарища твоего… Вот и пригодилась старая песня.
Антон зашелестел карандашом, по памяти записывал слова песни.
— От прабабки чудное слыхивала. Будто был один воин ранен тяжело, лечили его в здешней деревне. Сам он был с севера, тосковал по дому, все к реке ходил, смотрел на воду, а потом ему девушка полюбилась. Так и не вернулся на родину, только оберег на родину отослал, матери, чтобы знала, что не погиб. Прабабка говорила, что наш род от того воина и от той девушки, в которую он влюбился…
Достав из-за пазухи оберег, я положил его на стол…
— Такой, как этот?
— Может, и такой, кто знает… За веками — как за холмами.
