Зигфрид вскочил с дивана, взял ведро и понес его на кухню. Там он аккуратно разлил по стеклянным баночкам содержимое ведра и, закрывая их полиэтиленовыми крышками, тщательно вывел на каждой: ночь с 20 на 21. Проделав все это, он открыл холодильник и двумя ярусами составил свежий консервант на хранение.
— Так, это готово! бодро потянулся он и распахнул шторы. Окно выходило на детскую площадку. Но она была на удивление вымершей и унавожена свеженасыпанным песком. Всю площадку заливало горячее солнце. Зигфрид даже зажмурился и хотел уже задернуть штору и закатиться назад под прохладную простынь, как вдруг он увидел, что через площадку идет одетый бедуином мужчина и несет на голове спеленутое по рукам и ногам тело. Пот обливал его лицо и шею. И было этому бедняге так тяжело, что он все более и более сгибался под своей ношей.
Откуда ни возьмись выскакивают тут два низкорослых субъекта, может быть даже и калмыки, а может и не засыпанные ранее песком дети, сбивают мужичка с ног и погребают его на глазах у Зигфрида вместе с трупом, прямо посреди детской площадки.
Зигфрид, видя такое, хватает нож — и вниз. Он подбегает к оставшемуся на месте убийства холмику, и, ничего не соображая, видит, что холмик начинает прорастать. Но растет из него какая-то мертвечина и разложение. Тогда он бросается назад, вытаскивает из холодильника один из ночных сосудов и бежит вниз.
— Успею ли? — шепчет он трагически на бегу. — Не успею, все погибнем!
Он подбегает к разрастающемуся холмику, отдирает зубами крышку и опрокидывает банку в песок. Тление захлебывается, а среди разложения возникает живое тельце. Оно начинает пухнуть и расти вместе с увеличивающимся холмиком. Зигфрид — домой! Один за другим он выливает свои ночные сборы на животворную землю, и вдруг на него из песка смотрят голубые глаза его любимого Фюрера.
* * *
Утром тетя Пальмира проснулась и почувствовала, что на пояснице у нее что-то висит и тянет книзу. Она попробовала встать. Пожалуйста! Но висит и тянет! Тетя струхнула.
— Неужто порча? — проговорила она, и испугалась самого уже только слова.
Пафнутий разговаривал в прихожей по телефону. — Да вы поймите, надо срочно! Она на недельку только приехала. Что? Понимаете! Конечно, серьезный случай! Стал бы я вас пустяками отвлекать. Нет, очень и очень серьезно! Договорились. Все. Будем. Гуд. Бай. Да, а смотрели вчера? Три ноль. Как они! Ну, ладно. Все.
Тетя, обычно ничего не соображая спросонок, кроме как сбегать до ветру, сразу вдруг пришла в себя и струхнула еще больше.
