Дверь за Ингрид еще не успела закрыться, как я поинтересовался негромко:
– Вы ведь в курсе проблемы, не так ли?
Грегор кивнул и, бросив по сторонам осторожный взгляд, ответил совсем тихо:
– Мне предписано оказывать вам всяческое содействие.
– Прекрасно, – ответил я. – У меня резонный вопрос, почему товарищ Стельмах решил обнародовать именно сейчас?
Он развел руками.
– Вы что, телевизор совсем не смотрите, новостные сайты не посещаете?
– Если честно, – ответил я, – заглядываю только на специализированные по нейрофизиологии и смежным дисциплинам. А смотреть телепередачи… уж простите, но у меня в сутках всего двадцать четыре часа, которых и так недостает.
– Понятно, – ответил он, – человек науки. Но Валентин Афанасьевич тоже человек науки, только его областью является политика. Ее нельзя проводить, не зная, что хочет народ, что он потребляет, что ему вливают в уши.
– Дальше, – сказал я.
– Вы просто не замечаете, – заговорил он, чуть набирая темп, – какая на Западе сейчас поднялась целенаправленная волна клеветы против России!..
– Разве она когда-то стихала? – спросил я.
Он понимающе кивнул.
– И то верно. Но сейчас с особой силой везде и всюду постоянно подчеркивается, что СССР был чудовищной машиной репрессий, а вот благородный Запад сумел нас победить и сломать эту машину. За это весь мир должен целовать их в жопу и отдать нефть, землю и свободы. Потому Валентин Афанасьевич и сорвался, заявил, что обнародует всю правду и заткнет им вонючие пасти.
Я пробормотал:
– А может… он прав?
Он взглянул на меня остро.
– Может быть. Но может, и не прав. В управлении, как я понимаю, мнения расходятся. Но все-таки большинство полагает, что время для правды еще не настало. Сейчас это бередить еще не зажившие до конца раны.
– Но если большинство, – сказал я и замолчал.
Он уточнил:
– Не большинство, вы очень точно заметили нюанс, а наиболее… так сказать, умудренные. Или даже мудрые. Те, кто всегда отличался более точным подходом. И чьи прогнозы оправдываются.
– А почему тогда не выгнать остальных? – спросил я.
Он посмотрел на меня с укором.
– Вы серьезно? А кто придет на смену?.. Это вас удалось привлечь со стороны, а остальных приходится выращивать у себя. Постепенно и эти горячие станут умнее.
Ингрид вышла из туалетной комнаты в самом деле освеженная, словно успела принять душ. Грегор посмотрел на нее и на меня, улыбнулся.
– Хорошо, что вы в самом деле муж и жена. Валентин Афанасьевич достаточно чувствителен в этом вопросе. Он как был, так и остался коммунистом. Особенно это касается нравственных ориентиров, брака и семьи. Как вы слыхали, наверное, коммунистов, изменивших жене, вызывали на партсобрание и «прорабатывали», выясняли, почему он так поступил и что нужно сделать, чтобы отныне вел себя соответственно статусу семейного человека.
