Со стоном она отвернулась к стене. Чем же объяснить такие страдания? Мари уже не чувствует собственной боли. Ей хочется что-то сделать для матери, вроде того, как набрасывают одеяла на человека, объятого пламенем… «Я помешала этому самоубийству!» — сказала она. Что, если это правда? Сколько раз случалось самой Мари склоняться над бездной тоски, из которой Жорж так редко поднимался к ней!
В тишине квартиры она слышала, как, повернувшись к стене и закрыв лицо согнутой в локте рукой, плачет ее мать, но не так, как обычно плачут взрослые, она всхлипывает, как наказанная девочка, и, как ребенка, берет ее Мари на руки, кладет на кровать. Она говорит ей:
— Никто не хочет вам зла, мама, я приехала из Сен-Клера, чтобы оберегать вас. Никто ничего не может вам сделать, пока я с вами.
— Ты не знаешь того, что знаю я. Вчера приходил какой-то мужчина, он спрашивал, не вооружена ли я, а ночью он прятался в комнате Анны. Кто-то из полиции, они не торопятся, рано или поздно я буду в их руках; они знают, что мне не уйти от них.
— Сегодня ночью ничего не случится: я буду вас охранять. Спите… Вот смотрите: я кладу руку вам на лоб.
— Они велели тебе войти ко мне в доверие? Я все знаю. Меня не так-то легко одурачить… Но все же хорошо, что ты со мной.
Как мало походила эта ночь на то, чего ожидала Мари! Едва отнимала она свою затекшую руку, как жалобный стон вынуждал опять класть ее на лоб матери. Девушке было холодно. Вокруг снова был осенний ночной Париж, мрачный грохот его автомобилей, пыхтенье паровоза где-то в стороне рынка. И в одном из этих домов спал равнодушный, недосягаемый Жорж. Она никогда ничего для него не значила, хотя делала вид, что не верит этому. Только он и никто другой, только этот высокий парень с раскосыми глазами. Только он и никто другой. Она не упрекает его ни в чем, так как отдала ему всю себя, не рассчитывая что-либо получить взамен. «Ты можешь бросить меня, но ты не можешь сделать так, чтобы я не была твоей…» Она плакала, но слезы ее не были слезами отчаяния или злобы. Не раздеваясь, легла она рядом с матерью, прислушиваясь к ее дыханию, к бессвязным словам, которые вырывались у той. Но так как Мари было всего только семнадцать лет, она уснула.
Терезе все же доставляло глубокую радость чувствовать близость этого тела. Хотя она и относила Мари к числу своих врагов (но скорее как орудие в их руках, а не как их соучастницу), это не помешало ей тоже забыться сном. Разбудил ее шум голосов. Было совсем светло. Мари возле нее уже не было. Она шепчется с Анной в гостиной. О! Той легко удалось взять ее в свои руки! Тереза прислушалась.
