Монду открыл окно и облокотился на подоконник. Тереза спросила его, в котором часу предполагает он начать поиски. Из-за уличного шума он не расслышал ее вопроса, и она, дошедшая до полного изнеможения, продолжала сидеть на кровати, испытывая мучительный стыд от сознания, что унизилась до молитв… Будто она когда-нибудь думала, что эти молитвы, хотя бы в незначительной мере, могут что-либо изменить в случившемся! Остается одно — ждать, и если худшее уже совершилось… ну что же! Надо примириться с этой мыслью, свыкнуться с нею — с этой мыслью, с которой так тяжело будет жить: «ребенок не погиб бы, если бы не знал меня». Невыносимая мысль; тем не менее, как это бывало с Терезой всегда, она к ней привыкнет, она уже обдумывает свою защиту, она будет продолжать свою бесконечную защитительную речь: ведь она первая жертва своих поступков, возможно, самая невинная. Но до ее невиновности теперь никому нет дела; важно одно: где-то с простреленным виском лежит ребенок. Как хочется Терезе, чтобы все скорее раскрылось, чтобы родители его уже знали!.. Бог мой! А Мари! Не все будет кончено с этой смертью. Мари! С этой смертью все только начнется. Высунувшийся в окно Монду не слышит, как она стонет: «Мари!» Тереза решила больше не пытаться что-либо делать для девочки. Она решила совершенно забыть о ней: что бы она теперь ни сделала для Мари, она может только смертельно ранить ее. Не думать больше о Мари: как только грянет удар, Тереза закроет глаза, заткнет уши, как делала это в детстве, когда среди ночи ее будила гроза; она не сделает ни одного движения, не ответит ни на одно оскорбление, ни одним словом не помешает завершению драмы, которая заключается в том, что где-то, — где, неизвестно, — лежит тело Жоржа Фило. Не потребует ли в конце концов людское правосудие от нее отчета? Два раза ускользнуть от полиции в течение одной и той же жизни не удастся…
Она услышала голос Монду. Он разговаривал с кем-то, кто стоял на улице. Тереза привстала, но не решилась подойти к окну. Монду обернулся и самым естественным тоном сказал:
— Это он.
С похолодевшими руками, неспособная что-либо чувствовать, она повторила: «Это он?» Она уже узнавала эти шаги на лестнице — шаги воскресшего ребенка — и от этого ослабела еще больше, словно жизнь, возвращенная Жоржу, разом покинула ее. Нельзя терять сознания, он жив. Она повторяла:
— Это он.
Монду вышел из комнаты. Сейчас в черной дыре двери появится Жорж. На нем не будет повязок, кровь не будет струиться по его лицу.
