В 1910 году вышло собрание сочинений Ленотра в 12 томах, что не остановило его новых разработок, статей и книг. В 1962–1963 годах, уже посмертно, Ленотр оказался одним из главных соавторов престижного многотомника «Звездные часы Французской революции»[2]. Он умер в Париже в 1935 году, овеянный всеобщей любовью и славой, став за два года до смерти «бессмертным»— иначе говоря, членом Французской академии.
В России в конце XIX и начале XX века Ленотр был почти так же популярен, как и у себя на родине. Отрывки из его книг, статьи и рецензии регулярно печатались в толстых журналах, а книги, едва выйдя во Франции, тут же выписывались и покупались русской публикой. Язык не мог служить барьером, поскольку русская интеллигенция, как правило, знала французский язык не хуже родного. К тому же приступали и к переводам, начав с «Революционной Франции». Позднее был подготовлен перевод на русский язык еще одной книги, но обстоятельства, о которых ниже, помешали ее выходу в России[3].
Октябрь 1917 года подвел черту. Советская Россия приняла французского историка недружелюбно, а затем и вовсе превратила в persona non grata. Здесь была двойная причина: во-первых, Ленотр занимался «мелочами», недостойными советской историографии, а во-вторых (и это главное), его «концепция» не совпадала с канонами марксизма-ленинизма. Сочинения Ленотра не были подвергнуты официальному запрету, их выдавали в Ленинской библиотеке, их можно было приобрести у букинистов, но вокруг них установилась плотная завеса молчания. Достаточно отметить, что даже такие фундаментальные издания, как академическая история Французской революции[4] или вышедший уже на грани горбачевской перестройки юбилейный сборник,[5] не упомянули имени Ленотра ни в тексте, ни в обширных библиографических указателях.
Впрочем, учащуюся молодежь 40–50-х годов отнюдь не смущали подобные выпады. Напротив, мы, студенты и аспиранты, повсюду разыскивали работы Ленотра, зачитывались ими, обменивались впечатлениями. Я на свою жалкую стипендию умудрился приобрести и «Революционный Париж», и «Марию Антуанетту», и «Гильотину», и «Барона де Батца» и другие книги Ленотра; они и сегодня украшают одну из моих книжных полок, напоминая о той роли, которую они сыграли в формировании моего интереса к Великой французской революции. Однако с течением времени тяга к Ленотру, как и можно было ожидать, стала уменьшаться и постепенно иссякла. Старые книги, зачитанные до дыр, ветшали и приходили в негодность, новых не прибавлялось, зато появились новые кумиры — Матьез, Собуль, Тюлар, и старик Ленотр стал забываться; учащейся молодежи конца прошлого века он уже неизвестен.
