— Проснитесь, твари! — прогремело так оглушительно, что Инсару в очередной раз вывернуло под ноги. Через секунду его окатили ледяной водой, набранной из грязной речушки, протекавшей недалеко от Фесрама.
— Зачем пришли в Фесрам?! — орал дознаватель.
Инсар молчал, Измир должно быть матерился: его речь слилась в один поток незнакомых Инсару ругательств.
— Паскуды! — прорычал смердящий. — Твари!
Их снова молотили. Не так ожесточенно, как в первый раз, но всё равно пришлось туго. Инсару повело, он начал терять сознание и несказанно обрадовался этому. Руки затекли настолько, что он их больше не чувствовал. Измир не унимался, продолжая ругать всё и вся на языке своих предков. Тусклая полоска света померкла, приближалась ночь. Инсар подумал, неплохо было бы сдохнуть до восхода солнца, но тут же пробудились его «соседи» и впервые после их поимки заявили о себе.
— Ты в беде, балай-де-утран, — прошипели Зуверфы. Снова три противных, надоедливо-скрипучих голоса соединились воедино. — Помочь, дай нам помочь твоему оттуму.
Инсар никогда с ними не говорил. Даже не пытался. Измир наконец-то выбился из сил и захрапел. «Спящий город» замер, пришла ночь. И тогда, впервые, Инсар решился ответить своим конвоирам, с трудом раскрыл рот, разрывая запёкшуюся кровяную корку, и тихо пробубнил:
— Почему я?
— О, благословенный Хсар, — зашипел Зуверф, — ты есть первый последователь, носитель нашего наследия, ты наш балай-де-утран!
— Зачем я? — слова давались Килоди нелегко. Во рту образовался слипшейся комок крови, он потерял несколько зубов, в горле пересохло.
— Другие не справились, — ответил ему Зуверф.
— Умру? — спросил Килоди и ощутил, как его снова наполняет сила, как в тот раз, когда он расправился с работягами в кварталах Колтована.
— Отыщешь наш колодец и споткнёшься в него, — затараторили «чернила», — и, окунувшись, уяснишь иное естество. Балай-де-утран! Спустись к нам и не отрекайся!
— Я умру?! — громче, настойчивей переспросил Инсар и слегка дёрнулся, над головой зашелестели металлические путы.
— Пусти нас, дай нам войти, не сторонись нас, и станешь как сам Хсар.
— Не понимаю, — процедил сквозь зубы Килоди, — не понимаю вас!
— Впусти! — настаивали Зуверфы. — Впусти и отрекись от себя прежнего! Освободи отца нашего и ментора!
Грохотнула металлическая дверь подвала, кто-то спускался. Инсар слышал странные шаги. Так ходят хромцы. Неужто идут спасать их? Но кто? Килоди вспомнил о девушке в парке, о Джулии. И почему-то только сейчас он начал понимать, зачем позвонил ей. Вот бы встретиться ещё раз. Что бы он сказал ей? Наверно, ответил бы честно, почему он так любит лилии. Его мать, лица которой он не запомнил, часто ставила их в горшочке на окно бедного мальчика, который часто болел. Жар и озноб были вечными спутниками Инсара, он пил таблетки горстями, употреблял настойки диковинного вкуса и консистенции. Ничего не помогало. Но однажды утром, после странного сна, ему стало лучше. Инсар поднялся с кровати, выбежал во двор и уставился на восходящее светило. Ему никогда больше не приходилось валяться в кровати с температурой. Прекрасным утром его болячки исчезли навсегда. И он больше не видел сорванных лилий на своём подоконнике.
