– Что за вопрос? Мне почем знать? И, потом, я над ней не издевался.
– Как вы думаете, что это было? Толпы людей, плаха. Что это – жертвоприношение, или… наказание?
– Не знаю, – он поставил кофеварку на плиту, – но…
Валерио задумался, забыв о пенящемся напитке, горкой устремившегося вверх и вот-вот чуть было не перелившегося через край. Шипение первых прорвавшихся к свободе капель вернуло его к плите:
– … похоже, что два названных вами акта имеют для меня смысл. Причем, равноценный смысл. То есть, это одновременно и жертвоприношение, и наказание.
– Интересно…, мне, пожалуйста, без сахара. А что вас привело к такому выводу?
– М-м-м…, наверное, чувство вины. Да. Чувство вины. За то, что я обязан в этом участвовать.
– Обязан? Это уже кое-что. Поставьте сюда, пожалуйста. Спасибо… То же чувство вины, что и в случае с Бигом. Правильно? И там, и тут, это все те же два акта. А вы можете описать это место, одежду людей или свою, какие-то подробности, чтобы понять хотя бы, куда вас занесло?
Валерио отрицательно покачал головой:
– Нет. Я вижу только этот… помост. И ее глаза. Все.
– А люди в черном? Кто они?
Он отхлебнул кофе:
– М-м-м…, думаю…, монахи.
– Почему монахи? А…, скажем…, не крестоносцы или члены какой-то секты?
– Н-не знаю. То есть, наоборот, уверен, что это монахи. Именно монахи.
– Ну, хорошо. В чем вы…, очень крепкий кофе…, еще уверены?
Валерио отвел взгляд – куда-то подевалась вдруг его напористая агрессивность, жесткость, местами соперничающая с жестокостью, колючесть, не допускающая и намека на насмешку или иронию.
Доменик не удивилась ответу, зная, в чем он признается.
– Я… любил ее.
Она удовлетворенно кивнула головой:
– Все верно. История повторилась. Один в один. Вы вынужденно убиваете тех, кого любите. Приносите их в жертву долгу или необходимости, называйте как хотите. И, любя, наказываете за совершенный проступок. Опять-таки, потому что обязаны наказать. И для вас это, своего рода, ритуал. Непременный и всегдашний обряд наказания. Вопрос в другом. За что вы ее наказали? Вернее, обязаны были наказать.
Валерио оттолкнул от себя чашку, и та, проехавшись до резной кромки стола, наткнулась на фигурный выступ, укоризненно закачавшись на бочке.
– Где выход? Что мне делать-то? Я сыт по горло вашими рассуждениями.
Доменик накрыла обиженную чашку рукой:
– Стул сломали, одну чашку разбили, со второй тоже разборки. Прямо-таки, терминатор. Будем искать выход. Тем более, что сожгли-то вы меня. И любили… тоже меня. Я здесь камень преткновения. Вы были правы.
