— Поздравляю вас, Сергей Петрович, с помолвкой Варвары Александровны Домашневой с Владимиром Ивановичем Имшиным!
Признаюсь, эта новость была так неожиданна, что я готов был вскрикнуть от удивления. Но Островский смотрел на меня торжествующим взглядом, ожидая эффекта от своих слов, и даже Федор Федорыч, забыв лень, встрепенулся и с любопытством наблюдал за мною. Сердце сильно билось у меня, но я хладнокровно спросил Островского:
— Это городские новости?
— В том-то и штука, что это чистая правда, душа моя! — отвечал он. — Я сейчас был у Мавры Савишны, и она сама объявила мне об этом.
Тогда я взял стакан и выпил его залпом.
— Браво! — сказал Островский. — Вот что значит радоваться чужому счастью! Верь после этого тем, которые говорят, что ты эгоист!
— Отчего же и не верить! — отозвался Федор Федорыч. — А я так убежден, что он тут в доле, и его содействие было нужнее согласия Мавры Савишны. Да чего лучше! Ведь он принял ваше поздравление, князь!..
— Поймали, поймали! — закричал Островский, хлопая в ладоши с непритворной радостью. — первый раз в жизни вижу, что Тамарин выдал себя! У Ахиллеса найдена пятка! Федор Федорыч, нам необходимо поздравить друг друга с открытием.
Островский долил свой и его стаканы и чокнулся с ним.
Я хотел разуверить их, но Федор Федорыч прервал меня.
— Князь, не давайте ему говорить, — сказал он, — а то он непременно вывернется, и честь нашего открытия пропадет ни за грош.
— Если вы обрекаете меня на молчание, — отвечал я, — так я лучше оставлю вас и поеду поздравить Мавру Савишну.
— Что дело, то дело! — отвечал Островский. — Тебе непременно надо ее поздравить с своей стороны. Ты ведь виновник торжества! Только боюсь, что она не догадается поблагодарить тебя: стара стала Мавра Савишна!
— Островский, ты не великодушен, — сказал я. — Хорошенькая девочка, за которой я ухаживал, выходит замуж. Положим, что я жениться на ней не хотел, но все- таки неприятно… а ты еще надо мной подтруниваешь.
— То-то, брат! Ты со своей теорией сидишь сложивши руки да хочешь, чтобы по тебе молча страдали, а тут явится хорошенький мальчик, тает, тает, да в удобную минуту и предложит руку и сердце, и прощай теория. Эти хорошенькие мальчики очень опасны — нужды нет, что глупы!
Федор Федорыч посмотрел искоса на Островского и тихонько пожал плечами. В словах Островского была часть правды, если допустить, что страшны не мальчики, а их благородные намерения. Но я внутренне сознавался, что брак Володи с Варенькой если и не был прямо делом рук моих, то составился под моим влиянием; я не хотел дать себе отчета в этом влиянии, боясь невыгодного для себя заключения, и невольно согласился с безмолвным мнением Федора Федорыча.
