— Меня тоже, — признался я. — Я очень рад тебя видеть, брат.
Праздничный стол был почти накрыт. Когда мы с Брендоном вошли в столовую, Бренда как раз расставляла большие хрустальные бокалы для вина. Их было пять.
— Мы ждем кого-то? — спросил я сестру.
Она улыбнулась и покачала головой, глядя мимо меня.
— УЖЕ не ждем.
Я медленно повернулся, чтобы проследить за направлением ее взгляда, и остолбенел. На какое-то мгновение у меня перехватило дыхание от радости и восторга.
В дверях, ведущих на кухню, стояла высокая стройная женщина в длинном голубом платье с алой полупрозрачной накидкой на обнаженных плечах. Блики света играли на ее волнистых каштановых волосах, а темно-карие глаза внимательно смотрели на меня из-под полуопущенных черных ресниц. Ее лицо с безукоризненно правильными чертами римской богини было совсем молодым, фигура — гибкой, девичьей, однако во всем ее облике чувствовались зрелость и опыт ста тридцати прожитых лет. Красивая и суровая, гордая и величественная, ласковая и добрая, такая милая и нежная. Моя мать, Юнона…
Она погрозила мне пальцем — я так и не понял, всерьез или игриво.
— Артур, негодник, ты прячешься от мамочки!
Я кинулся к ней и заключил ее в свои объятия.
— Мама, — прошептал я. — Милая мама.
— Ах, Артур, малыш, — сказала она, всхлипывая у меня на плече. — Мне так недоставало тебя, сынок…
Вечный закат в Сумерках делится на циклы — условные сумеречные сутки, состоящие из двух периодов по шестнадцать часов каждый, либо из четырех четвертей по восемь часов — тяжкое наследие давным-давно вышедшей из употребления восьмеричной системы исчисления. Так уж повелось издревле, что Сумеречные спят дважды в сутки — всю первую четверть, или приму, а также еще три-четыре часа во время сиесты в конце третьей четверти, иначе терции. Я упомянул об этом только для того, чтобы вы знали, что я имею в виду, говоря, что проснулся в пятом часу примы.
Итак, я проснулся в пятом часу примы; голова у меня раскалывалась от адской боли. Слава богу, желудок у меня железный, переваривает даже гвозди, не то было бы еще хуже. Накануне вечером мы славно попировали, веселились от всей души, то и дело смеялись по поводу и без всякого повода, болтали без умолку о разных пустяках, вспоминали прошлое. Я напился в стельку и под самый конец ни с того, ни с сего затянул Гимн Света. Изрядно пьяные близняшки подхватили мою песнь, два наших с Брендоном тенора и хорошо поставленный альт Бренды звучали в лад, приподнято и торжественно, а Юнона и Пенелопа глядели на нас с той терпеливой снисходительностью, с какой опытный врач-психиатр смотрит на своего пациента-шизофреника в состоянии невменяемости. Потом я в одиночку запел Гимн Сумерек, но моя мать и моя дочь, решив, что я уже достаточно повеселился, прервали мое сольное выступление и отвели меня в мою комнату.
