Римские власти (времен императора Деция) казнят Киприана вместе с Юстиной.
Тяжкий путь к христианскому мученичеству Киприана идет на фоне прекрасной природы — леса, садов, стройных башен, на фоне любовных безумств, поединков, видений, разыгранных кораблекрушений (не листал же Кальдерон «Бурю» Шекспира, никому в Испании не известного!), страданий и радостей Юстины, ее искушений и продемонстрированной ею, как нигде кроме трактата Декарта о страстях (I, 41), твердостью «свободной воли», безусловно властной, если не над помыслами, то над поступками.
Уже приходилось говорить, что энергичное утверждение «свободы воли» отделяло героев Кальдерона от христианских представлений и приближало к греко-римской гражданственности. Киприан вообще очень нов для своей эпохи и полон гражданского достоинства: он самостоятельно аннулирует договор с дьяволом как с не выполнившим условия контракта, отстаивает принципиальное право мыслителя на переход от одной системы взглядов к другой, ответственно относится к правам окружающих.
Но для характеристики драмы необходимо вспомнить и «фальстафовский фон» в заостренном, достойном Панурга в романе Рабле, если не венецианского сквернодума XVI в. Аретино, варианте: остроты слуг-грасьосос Москона и Кларина и их весьма не беспорочной подруги Ливии, старающейся поровну делить свои ласки между ними. Дьявола они распознают куда ловче, чем глубокий и в то же время доверчивый Киприан, но безобразно торгуются о распределении ласк Ливии.
Как дьявол несколько раз исчезает, растворяется в воздухе, натворив очередную пакость, так и серьезность драмы то и дело подрывается то здравыми, то охальными замечаниями разошедшихся грасьосос. Мало того, нельзя избавиться от впечатления, что сам поэт то серьезен, то смеется и озорует.
Среди шуток веселых есть и мрачные, как к концу «Короля Лира». Попав в одну тюрьму с Юстиной и сразу ею обращенный, Киприан, уходя на казнь, «шутит», имея в виду, что отдал душу дьяволу в надежде обладать ныне гибнущей на одной плахе с ним красавицей:
Я, за тебя отдавши душу,
Большое ли свершу деянье,
За бога отдавая тело?
А несколькими стихами ниже слуга-шут Москон восклицает: «Как любо им идти на смерть!» — и получает ответную развязнейшую реплику Ливии: «Приятно жить втроем нам будет». Так вплоть до последних стихов текст перемежается назойливым спором о чередовании ласк Ливии:
И оставляя под сомненьем,
Любовь разделена ли верно,
Волшебному мы просим
