Саглен передает, например, следующий разговор с Александром I, произошедший 11 марта 1812 года.
Сперанский, как сообщил Александр I «имел дерзость, описав все воинственные таланты Наполеона, советовал собрать ему Государственную думу, предоставить ей вести войну, а себя отстранить».
«Что же я такое? Нуль, — продолжал Государь. — Из этого я вижу, что он подкапывается под самодержавие, которое я обязан вполне предать наследникам моим».
А то, что Сперанский действительно всеми доступными ему способами подкапывался под самодержавие подтверждает тот общеизвестный факт, что не кого-нибудь другого, а именно Сперанского декабристы намечали быть главой временного правительства. Через пять дней после разговора с Сагленом Александр I разговаривал о действиях Сперанского против него с проф. Парротом. В письме, написанном позже Императору Николаю I Паррот так описывает свой разговор с Александром I:
«Император описал мне неблагодарность Сперанского с гневом, которого я у него никогда не видел, и с чувством, которое у него вызывало слезы. Изложив представленные ему доказательства измены, он сказал мне: «Я решился завтра же расстрелять его и желая знать ваше мнение по поводу этого, пригласил вас к себе».
Сопоставьте эту цитату из письма Паррота к Императору Николаю I с цитатой из книги проф. М. Зызыкина и вам станет ясно, как цинично русская интеллигенция искажает в своих исторических сочинениях подлинные исторические факты.
Проф. Зызыкин патетически описывает, что двоедушный Александр «не сумел создать себе опору даже в Сперанском, от которого дворянство сумело его оттолкнуть своим клеветничеством», и что «Александр решил выдать Сперанского его врагам, с грустью, с болью в сердце, со слезами на глазах, но выдал, зная, однако, что он не виноват и не предатель».
А лица, с которыми Александр I разговаривал об интригах Сперанского свидетельствуют о том, что Александр I обвинял Сперанского в подкопе под власть не на основании донесений посторонних лиц, а на основании заявлений Сперанского, сделанных им лично самому Александру. Проф. Зызыкин утверждает, что Александр Первый решил выдать бедного масонского агнца его врагам, «с грустью, с болью в сердце, со слезами на глазах», а профессор Паррот сообщает, что Александр I описал ему действия Сперанского «с гневом, которого я у него никогда не видел». Слезы же, о которых упоминает Паррот были следствием не грусти от сознания того, что Александру I приходится играть роль Понтия Пилата, а следствием возмущения предательскими действиями Сперанского.
