А москвич-то ничего оказался, быстро сообразил, чего Сергуне, как обычно, с утречка не хватало, и «спонсировал» еще на бутылочку «красненького». Ну, а за такое дело и поговорить можно, отчего ж не поговорить? Опять же и о том, про что знал фабричный сторож, а все знания его как раз и ограничивались кругом, в середине которого были две его «подлые вражины» — Захариков с Плюшкиным. Да и вопросов-то оказалось немного. И, приняв стаканчик — для поправки пошатнувшегося здоровья, Сергуня весьма охотно, вместо посещения бесполезной, в общем-то, Кузовки, взялся проводить москвича сперва к дому Плюшкина, он поближе будет, на Островского, а после и на Трудовую, где в пятиэтажке проживал нынешний «командир производства», смех один, — суетливый и неприятный Лешка Захариков. Иначе его даже и на «Универсале» никто не звал, — Лешка, и все. Не вырос до Алексея. И не вырастит уже…
Свои размышления вслух Сергуня подкреплял неприглядными, с его точки зрения, примерами Лешкиной суеты: тот, будто нарочно, всегда панику разводил. Особенно когда эта история с деньгами началась. Будто специально кто-то его под руку толкал. Его даже «комиссаром паники» обозвали, но не прижилось, сложно для общего понимания, Лешка — вернее.
«А Сергуня-то у нас — философ, — в свою очередь, размышлял Филипп, пытаясь выловить из каши информации хоть что-нибудь полезное для себя. — Ишь как его разобрало! Пухленькие прелести… попробовал на вкус… Прямо, такое впечатление, что он у Фроси днюет и ночует. А она его разве что для блезира метлой гоняет. А может, у них и есть такие отношения? Он ей клиентуру поставляет, а она ему «отстегивает»… от своих «пухленьких», а? Надо бы проверить, слегка ревность, что ли, перед ней разыграть, но несильно, а то еще, бог весть, о чем подумает… А зачем это нужно?.. Нет, славная бабенка, славная… — И спохватился: — О чем думаю?»
Они подошли к улице Островского, где в третьем доме от перекрестка, прочном, кирпичном, с мансардой на втором этаже, проживал местный ростовщик. Неплохо устроился. Забор здесь был железный, зеленый снаружи и белый внутри, кованые ворота с калиткой. Небось, и собаку по ночам с цепи спускает. А как же иначе свои миллионы, которые он охотно в долг дает — под проценты, сохранить?
— Ты бывал тут? — спросил Сергуню, и тот отрицательно замотал головой со спутанными, нечистыми волосами.
«Нет, — тут же подумал Филя, — не может Фрося этакое чудище нечесаное на свои пуховые перины приглашать… и сомневаться нечего… Но вот как в дом этот проникнуть, чтобы некоторые «вопросы поспрашивать» — наедине, разумеется?»
