У. Г.: Тогда то, о чём ты говоришь, не может быть испытано тобой.
В.: Нет. Не ради того, чтобы освободиться от этого или контролировать это. Это просто происходит.
У. Г.: Ты не можешь даже утверждать, что это просто происходит. Там нет двух разных вещей. Что касается глаза, он и не знает, что он смотрит.
В.: Я не могу решать, что мне предстоит увидеть.
У. Г.: Ты не тот, кто управляет камерой. Мысли, о которых мы сейчас говорим, зарождаются не там. Ни одно из твоих действий не образуется само по себе. На самом деле проблема в языке. Нам было бы достаточно трёхсот основных слов.
В.: Даже меньше…
У. Г.: Даже меньше. Дети могут выражать все эмоции. Если они не способны пользоваться словами, они всё равно прекрасно, очень простыми способами, могут делать это. Всё тело целиком выражает радость, и у каждого ребёнка по-разному. Но мы гордимся словами, которые используем, потому что для нас они — инструмент власти. Для нас знание — это власть: «Я знаю, а ты не знаешь». Это даёт вам власть. Нет такой вещи, как знание ради самого знания. Хорошо писать эссе о знании ради знания или об искусстве ради искусства. Существует ли красота? Что такое красота? Только когда она в рамке, вы называете её красотой. Это мысль помещает в рамку нечто, природы чего мы на самом деле не знаем. Пользуясь твоим словом, нет никакого осознания. Мы даже не знаем, что там происходит.
В.: Или когда переживание окончено…
У. Г.: Нет, нет. С этой строкой я хорошо знаком [Смеётся]; «Пока ты переживаешь что-то, ты не осознаёшь этого». Это прописная максима. Но это неправда.
В.: Знаете, когда Вы используете фразу «Это неправда»…
У. Г.: Что ты хочешь услышать от меня?
В.: Должно быть какое-то основание, исходя из которого Вы можете оценить, что это неправда. В этом-то и сложность…
У. Г.: Это не оценочное суждение. «Хороший», «ужасный», «отвратительный» — у нас много таких слов. Нет нужды в глаголах. Именно глагол создаёт проблему. Для общения нам приходится полагаться на слова. Но когда я говорю «Он отвратительный тип», это не оценочное суждение, а описательное предложение. Вы таким образом описываете или вписываете действия этого человека в понятия отвратительности. Мне приходится использовать это слово, но в моём случае это не оценочное суждение. Не то чтобы я ставил себя на более высокий или совершенный уровень. «Чем хорош хороший человек?» — я не знаю. Может быть, для общества хороший человек — полезный гражданин, а для плохого человека хороший человек полезен тем, что его можно эксплуатировать. Но что касается меня, то я не знаю, чем хорош хороший человек. Проблема с языком в том, что, как бы мы ни пытались выразить себя, мы попадаем в сети словесных построений. Нет смысла создавать новый язык, новый жаргон, чтобы что-либо выразить. Нет ничего, что надо выражать, кроме того, чтобы освободить себя из мёртвой хватки мысли. А чтобы освободиться, нельзя ничего сделать ни силой воли, ни любыми усилиями.
