Времени, вот больше всего всегда не хватало России отставшей от Запада за долгие годы татарщины. Но и в те короткие сроки, которые давала суровая судьба великороссу, он сумел добиться многого под руководством своих национальных вождей — Царей. Пассивны ли русские? Конечно, нет.
«…Русские люди — по тайге и тундрам — прошли десять тысяч верст от Москвы до Камчатки и Сахалина, а динамическая японская раса не ухитрилась переправиться через 50 верст Лаперузова пролива? Или — почему семьсот лет германской колонизационной работы в Прибалтике дали в конечном счете один сплошной нуль? Или, — как это самый пассивный народ в Европе — русские, смогли обзавестись 21 миллионом кв. км., а динамические немцы так и остались на своих 450.000? Так что: или непротивление злу насилием, или двадцать один миллион кв. километров. Или любовь к страданию, — или народная война против Гитлера, Наполеона, поляков, шведов и прочих. Или «анархизм русской души» — или Империя на одну шестую часть земной суши. Русская литературная психология абсолютно несовместима с основными фактами русской истории.
«…Русский народ всегда проявлял исключительную политическую активность. И в моменты серьезных угроз независимости страны подымался более или менее, как один человек. В Польше основная масса населения — крестьянство — всегда оставалось политически пассивной, и польские мятежи 1831 и 1863 года, направленные против чужеземных русских завоевателей, никакого отклика и поддержки в польском крестьянстве не нашли. К разделам Польши польское крестьянство оставалось совершенно равнодушным и польский сейм («немой» гродненский сейм 1793 года) единогласно голосовал за второй раздел… при условии сохранения его шляхетских вольностей. Мининых в Польше не нашлось — ибо для Мининых в Польше не было никакой почвы».
Являются ли русские прирожденными анархистами, как их нередко пытаются изобразить? Тоже, конечно, нет.
«…В русской психологии никакого анархизма нет. Ни одно массовое движение, ни один «бунт», не подымались против государственности. Самые страшные народные восстания — Разина и Пугачева — шли под знаменем монархии — и при том легитимной монархии. Товарищ Сталин — с пренебрежением констатировал: Разин и Пугачев были царистами». Многочисленные партии Смутного Времени — все — выискивали самозванцев, чтобы придать легальность своим притязаниям, — государственную легальность. Ни одна партия этих лет не смогла обойтись без самозванца, ибо ни одна не нашла бы в массе никакой поддержки. Даже полудикое казачество, — филибустьеры русской истории, — и те старались обзавестись государственной программой и ее персональным выражением — кандидатом на престол. К большевизму можно питать ненависть и можно питать восторг. Но никак нельзя утверждать, что большевистский строй есть анархия. Я как-то назвал его «гипертрофией этатизма» — болезненным разращением государственной власти, монополизировавшей все: от философии до селедки. Это каторжные работы — но это не анархия…
