Я не утверждал, что мои гипотезы устанавливают истину в последней инстанции. Мои гипотзы вряд ли смогут быть установлены во всей своей полноте. Но если они, или какая то их часть или даже какие-либо параллельные гипотезы, были бы в конце концов подтверждены, то мы могли иметь объяснение, почему измеренные черты статистически распределены среди разных расовых групп в отдельных образцах находящиеся среди обработанных мною данных. Теории преподносят доказуемые гипотезы и логически подчинены двум основным целям науки: поиску обеспечения частных объяснений явлений и стремлению унифицировать отдельные области мысли. Эти мощные побуждения и толкали меня вперёд.
Особый акцент в моём выступлении на съезде ААСН я сделал на две вещи. Первое, т.к. существуют огромные отличия внутри каждой популяции и потому что, при распространении популяции накладываются друг на друга, то всегда сложно обобщать от среднего в группе до каждого отдельного человека. Во-вторых, т.к. генетические усилия непременно обусловлены нейрогормональными и психосоциальными механизмами, существуют многие благоприятные возможности для вмешательства и облегчения страданий.
Мои гипотезы настолько потрясли организаторов съезда ААСН, что они быстро созвали пресс-конференцию, чтоб публично откреститься от моих замечаний. На пресс-конференции президент ААСН др. Вальтер Мосси, вице-председатель исследований Университета Чикаго, сказал журналистам, что я имел отличные рекомендации как психолог, и что, исследователи, участвующие в конференции, вольны выводить те заключения, что они сами выбрали. Мосси подтвердил, что ААСН никогда не наденет намордник ни на кого из учёных, ибо свобода выражения мнений является сутью академических обсуждений. Однако, он нашёл нужным продолжить, что я сделал «большое отступление от правды на пути от фактов к обобщениям», и что он нашёл мои бумаги «лично беспокоящими» и что мои заключения «сильно сомнительны». Это событие здорово напоминало сцену близкого порядка из картины «Ребёнок Розмари», когда репортёры начали делать снимки новорождённого дьявола, с раздвоенными копытами и глазами-щёлочками, готового устроить преисподнюю на земле. Так я стал академическим отщепенцем.
Ко времени как я вернулся с конференции домой в Лондон, Онтарио к моей работе профессором психологии в Университете Западного Онтарио, шумиха была в полном разгаре. «Шум вокруг канадского профессора с его расовыми теориями» провозглашала национальная канадская газета, почтенная
