— Ага. Как ни кручусь, все зябну. Леший его разберет, что за напасть за такая, — нехотя бурчит старик.
Эржи внимательно приглядывается к свекру. Серый, в лице ни кровинки, исхудал — кожа да кости. Потрясенная его видом, она вскрикивает:
— Отец!
Старик, насупившись, молчит.
— Болит у вас что?..
— Почем я знаю!
— Неужто не чувствуете, где у вас хвороба засела?
— Какая там хвороба! — недовольно отмахивается старик. — Старость это…
Помрачневшая Эржи укоризненно качает головой.
— Что бы вам раньше сказать, отец!.. И как давно это с вами?..
— Да-с неделю будет…
— Сегодня же вызовем врача.
— На черта он мне, этот врач, сдался! — Глаза старика сверкнули.
— Но как же…
— Не приводите сюда никаких врачей, — говорит старик, нетерпеливо махнув рукой. — Ни к чему это.
Эржи смотрит на свекра, не зная, как быть.
— Пойдемте обедать, — мягко просит она наконец.
— Сей момент, — бормочет дядюшка Михай, насилу поднявшись на ноги. Старческие суставы хрустнули. Дрожа всем телом, согбенный, беспомощный, стоит он перед невесткой. Затем направляется было к дому, но каждый шаг явно дается ему с трудом.
— Вишь, до чего никудышный я стал? — с несмелой улыбкой обращается он к невестке.
Эржи слов не находит от удивления. Сроду не слыхала она от свекра таких речей. С первого дня только и помнит что грубости, ругательства, проклятия, извечное ворчание, мрачные, ненавидящие взгляды, замкнутое, как у идола, лицо. Какая муха его укусила? Неужто болезнь так меняет человека? И улыбается как-то чудно. Да он и улыбаться-то сроду не улыбался. Никогда не звучал его голос с такой теплотою, никогда прежде не заводил он разговоров о своем самочувствии. Разговора у них вообще никогда не получалось… А сейчас и глаза вон блестят подбадривающе, и на лице не осталось и следа от прежнего сурового выражения.
Сердце Эржи бьется жаркими, беспокойными толчками. Что же приключилось со свекром? Отчего он стоит перед ней в такой странной позе, словно ждет чего?
Дядюшка Михай все продолжает улыбаться.
— Ну… как вы там поживаете? — дрогнувшим голосом спрашивает он.
И вопросов таких старик не задавал ей сроду.
— Спасибо, — с запинкой вымолвила она, — вроде ничего…
— Имре что поделывает?
— Сейчас жатва идет…
— На этой… общей земле?
— Да.
— Пшеницу убирают?
— Пшеницу.
Старик, неопределенно хмыкнув, обводит взглядом долину, затем опять обращается к невестке:
— Как, наладилось у них хозяйство?
— Наладилось… но пока еще нелегко приходится.
— Эка беда! Любое дело поначалу трудно… Пшеница хорошая уродилась?
