Латимер пожал протянутую руку. Она была сухая и мягкая, точно без костей.
— Спокойной ночи, — сказал Латимер.
У двери мистер Питерс обернулся.
— На полмиллиона франков можно купить массу хороших вещей, мистер Латимер. Мне хочется верить, что мы встретимся в Париже. Еще раз желаю вам спокойной ночи.
— Мне тоже. Спокойной ночи.
Дверь закрылась, но улыбка великомученика все стояла перед глазами Латимера, напоминая ему улыбку чеширского кота, которая, как известно, парила в воздухе.
В изнеможении он прислонился к двери и тут заметил на полу пустые раскрытые чемоданы. Начинало светать.
Он взглянул на часы. Было пять часов утра. «Ладно, — решил он, — соберу вещи завтра». Он разделся и лег в постель.
Он попытался немного упорядочить поток мыслей, сделать какие-то поправки, прийти к какому-то мнению.
Но мозг не подчинялся его воле. «Наверное, — подумал Латимер, — именно так чувствует себя человек, принявший наркотик. А быть может, это походит на то, что чувствуешь после хорошего спектакля, выйдя из театра на темную улицу, когда сознание полно образами и страстями, которыми жили герои пьесы. Мистер Питерс — весьма отвратительная личность, хотя, наверное, и менее отвратительная, чем сумевший избежать карающей руки правосудия сутенер Димитриос. „Глаза его напоминали и глаза доктора, когда он делает операцию“. Как все-таки страшен мир, в котором процветает бизнес мадам Превеза! Ну а мистер Питерс, какова его игра? Вот в чем действительно надо разобраться. Да, многое еще надо будет обдумать самым тщательным образом. Полмиллиона франков…»
И тут сон навалился на него, и его размышления прекратились.
Когда Латимер проснулся, было уже одиннадцать часов. На столике возле кровати лежали три листа бумаги, оставленные мистером Питерсом. Они напомнили Латимеру, что надо многое хорошенько обдумать и принять какое-то решение, и это было неприятно ему. С раскиданными по полу вещами комната смахивала на лавку старьевщика, и хотя ему очень хотелось выбросить из головы мистера Питерса с его тайнами и миллионами, забыть его посещение, как забывают дурной сон, — это, конечно, было невозможно.
Латимер сел на кровати и взял в руки эти три листа бумаги. На первом, как и говорил мистер Питерс, был написан женевский адрес:
Владислав Гродек
Вилла «Акации»
Шамбеси (в 7 км от Женевы)
Латимер с трудом разобрал записку, написанную корявыми, прыгающими буквами. Он обратил внимание, что цифра семь перечеркнута, как это обычно принято у французов.
