, не ведая, что здесь
ни черта нет! Ни черта, ни дьявола, ни портала в ад, рай или иное измерение. И не потому, что я изначально отметаю возможность существования чего-то подобного, а потому как эта комната, хоть на двери и даже во всех планах и написано, носит номер сто восемьдесят четыре,
таковой она не является!Прасагов поманил спутников в коридор, провел по нему и завел в комнату, расположенную с другой стороны от лестницы. Здесь, как и во всем отеле, царило запустение, однако не было видно ни оплавленных свечей, ни пентаграмм, ни жутких козлиных морд.
— Это номер сто девяносто один. Причем таковым он идет во всей документации. Но на самом деле это и есть реальный номер сто восемьдесят четыре. Таковым он стал после любопытных событий здесь в тысяча девятьсот сороковом году, когда было принято решение изменить нумерацию комнат…
У Алины снова зазвонил телефон, и она, заявив, что «финны все же объявились», выскочила из комнаты.
— Я ведь обещал вам поведать занимательную историю, не так ли? — продолжил Прасагов. — И познакомить вас с моей собственной теорией относительно природы всех необъяснимых событий в «Петрополисе»? Что же, все началось тогда, когда мой прадед…
Ярослав услышал шаги, и в номер вошел высокий молодой блондин, который, впрочем, при внимательном рассмотрении оказался не столько молодым, сколько моложавым. Гость был облачен в алое кашемировое пальто и синие перчатки. Его сопровождали две дамы — одна вся в черном и, несмотря на стремительно завершавшийся октябрьский день в Питере, в темных очках и с брезгливым выражением лица. Вторая, явно моложе, отчасти похожая на Алину, однако именно что отчасти: и ростом пониже, и одежка попроще, и харизмой пожиже.
— Когда моя прабабка совершенно неблагоразумно решила влюбиться в этого холопа, твоего, Миша, прадеда! — завершил блондин фразу, повисшую в воздухе, и, картинно встряхивая светлыми кудрями, добавил: — Добрый день!
Судя по тому, что он обращался к Прасагову на «ты» и называл «Мишей», вновь прибывший был с ним на короткой ноге. Однако появление этого субъекта не вызывало у олигарха энтузиазма, наоборот, с брезгливой гримасой он процедил:
— Для кого добрый, а для кого и нет, Степа…
Блондин дернулся, снова встряхнул кудрями и протянул:
— Я не Степан, а Стивен! И тебе это отлично известно, Миша!
Ярослав уловил в речах блондина легкие иностранные нотки — говорил он по-русски безукоризненно и явно знал язык с детства, но все равно проскальзывало что-то фальшивое, как и во всем его облике денди и франта.
