Не спустили местные лютой расправы. Оно и понятно – свой всегда ближе к телу, чем пришлые. И всегда прав. Не поняли намёка оленеводы, и началась война. Да только зря решились их вожди на это. Против закованных в сталь славян костяные луки слабы, а каменные наконечники коротких копий ломаются, словно сухая трава под подошвой. Так что получалась не битва честная, а просто бойня. Соберутся чужаки вроде бы тучей. Может, три сотни воинов или четыре. Приплывут неведомо откуда на своих лодках-каяках, закрутят над головой боевые плети – куски кости к ремешкам привязанные с дырками проделанными. Воздух воет, морок вороги пытаются нагнать на славянских воинов. Пустят тучу стрел тоненьких, начинают высаживаться на берег. А дружинники дождутся, пока те все на землю выйдут да к стенам подбегут, и начинают стрельбу из луков и самострелов. Тяжёлые стрелы костяные доспехи насквозь пробивают, сметают находников, словно веник снег с валенок. Потом ворота распахиваются, и стена щитов да секироносцев зачищает уцелевших и раненых. Побросают тела в воду – пусть плывут себе с приливом.
Правда, одного местные всё же добились. Не стали братья-князья лодью с вестями в Аркону посылать. Решили сначала порядок навести здесь, на Зелёной земле. Очистить края новые. Ещё Путята носом крутил – не нравилось ему здесь… Словом, воевали, если можно так сказать, почти каждую неделю. Рутиной уже такие нападения стали. И скучными до невозможности. Кроме первых двух воев, павших в засаде, дружина никого не потеряла. Даже раненых не было. Так, пара поцарапанных. Потом война на спад пошла. Стали реже чужаки наведываться. Поначалу-то каждую неделю приплывали. Потом – раз в две недели. А уже месяц никого не было. Видно, перемололи славяне силу заморскую. Выбили всех, кто оружие мог в руках держать.
Тем временем волчица ощенилась. Четверых принесла. Трёх кобельков да одну сучку. Толстые, пушистые, головастые. К людям ластятся, но и о собственном достоинстве не забывают. Гордые всё же лесные звери. Забавные. Когда играются, шум и писк далеко стоит. Таскают друг дружку за уши, валяют по земле, потом к матери бегут, уткнутся в живот с висящими чуть ли не до земли набухшими сосками, чмокают довольно, сосут. И не волнует четвёрку пушистых лобастых колобков, что за стенами бревенчатыми смерть жатву собирает, режут перед оградой-тыном людей, словно скот. Не пугают зверёнышей смертные крики оленеводов, падающих один за другим под ударами стальных мечей…
