Зная, что они проведут вместе много времени, ничего не опасаясь, она захватила с собой кусок пирога и бутылку белого вина.
– Мы достойно отпраздновали нашу свободу, да, любимый? – прошептала она на ухо любовнику.
– Ты имеешь в виду отсутствие моей служанки?
Какое-то время он молча любовался ею. Полуобнаженная, среди смятых простыней, с порозовевшими щечками и припухшими от поцелуев губами, Матильда представляла собой очаровательную картину.
– Ты такая красивая! – вздохнул Шарваз. – Скажи, кто-то видел, как ты поднималась ко мне? Я теперь живу в вечном страхе, Матильда!
– Нельзя было упустить такой случай, Ролан! Не бойся, на улице холодно, и все сидят по домам.
– Но если Анни узнает, она поймет, что я солгал, что я не отказался от тебя, – проговорил он тихо.
Она попыталась успокоить его лаской, но мужчина отвернулся. Для него мучительно было даже думать о том, что снова придется препираться со служанкой. Он закрыл глаза, представил ее поблекшее лицо, полное и красное, и то, с каким презрением она смотрела на него. Вспомнил, как она крикнула: «Я своими глазами видела, как вы прелюбодействуете с мадам де Салиньяк!»
– Одевайся скорее, Матильда, – сухо бросил он любовнице. – Представь, что будет, если за мной зайдет ризничий или если кому-то из местных понадобится священник. Да и муж твой может приехать раньше, чем обещал!
– Эта Анни все испортила, – отозвалась жена доктора. – Не проходит и дня, чтобы я не пожалела, что мы ее наняли.
Шарваз жестом выразил свое согласие, но предпочел промолчать. Иллюзий он не питал. Если интрига с Матильдой станет достоянием гласности, он лишится всего: репутации, сана… Мадам Кайер, в гостях у которой он провел две недели, соврав всем, что едет в Савойю, умоляла его быть осторожным. По ее мнению, даже чисто дружеские отношения с такой женщиной, как Матильда де Салиньяк, могут закончиться для него неприятностями. А ведь он ни словом не обмолвился о природе их связи из страха, что навсегда утратит уважение и привязанность своего доброго друга. Мадам Кайер была единственной женщиной, к которой он питал искреннее почтение.
– Тебе бы тоже не мешало привести себя в порядок, – заметила Матильда одолеваемому мрачными предчувствиями любовнику.
Кюре встал, нервно одернул сутану, пригладил волосы. Подпоясался, подвесил к поясу четки… И вдруг неожиданная идея осенила его.
– А если я тебя украду? – вскричал он, изумленный силой собственной страсти. – Вот единственное решение! Благодаря щедрости родителей у тебя есть сбережения, ты любишь меня, и я тебя люблю. Матильда, мне невыносимо думать, что твой увалень муж к тебе прикасается, что вы спите в одной постели и он может делать с тобой все, что хочет, каждую ночь! Я сниму сутану, и мы убежим в Америку!
