Вопреки обыкновению, Александр выглядел почти напуганным, но снова обрел уверенность, когда переводчик от имени его будущей невесты, не знающей ни слова по-гречески, сообщил, что кожа у него цвета пшеницы, волосы как мед, и если все подытожить, то получается, что он очень… «красивый». Селена даже не моргнула. Рядом с ней не находил себе места Филадельф. Недавно переболевший ветряной оспой, с покрытым корочками лицом и насупленным видом раба, которого собираются перепродать на невольничьем рынке, ребенок пытался сорвать мешающую ему диадему. Плохой знак, подумал Цезарион. К тому же мальчуган был левшой. Несмотря на предпринятые после его рождения меры – ему заворачивали пеленкой левую руку, – он все равно ею пользовался. Этот младшенький – просто ходячий предвестник несчастья! И даже вся эта бирюза, которой покрывали его с ног до головы, ничего не изменила!
Затем они принесли несколько пожертвований перед статуей седобородого бога Сераписа, выпили вина, после чего зажгли огонь перед мидийским драконом, бросив в пламя серу и маленькие сладкие пироги; по окончании этих формальностей от Иотапы отстранили всю ее экзотическую свиту. Посол, маг, переводчик, даже няня – все удалились. Девочка смотрела, как они уходят, не проронив ни слезинки. Мидийская няня рыдала и голосила так, что сыпались камни, но Иотапа, покинутая одна среди незнакомцев, даже языка которых не понимала, оставалась невозмутимой. Селена восхищалась спокойствием своей будущей сводной сестры:
– Она наверняка настоящая царица!
Ей было невдомек, что Иотапа, привезенная из гарема, в котором тридцать жен, не долго думая, убивали друг друга, давно переступила порог чувствительности. Она очень рано узнала, что жизнь – это не слащавая фарандола[72].
Вскоре к принцам присоединился шестой ребенок. Он был прислан из Антиохии, куда совсем недавно прибыл из Рима через Афины и где в то время находилась Клеопатра с мужем. Его звали Антилл, ему было десять лет, и он приходился Марку Антонию старшим сыном, рожденным от первого брака с Фульвией.
Когда умерла его мать, он, вместе со своим младшим братом, был принят римской женой Антония, Октавией. Вот уже пять лет, как Октавия воспитывала двух этих мальчиков и своих собственных детей: троих от первого брака с покойным консулом Марцеллом и двух дочерей от Марка Антония, Приму и Антонию, сводных сестер египетских принцев. И, разумеется, ни те, ни другие никогда не слышали друг о друге… Семеро детей, старшей из которых, Марцелле, было одиннадцать лет, а младшему – полтора года, составляли счастливую семью, которую Октавия растила в своих владениях на Марсовом поле, новом римском квартале, а также в их дворце на Эсквилинском холме. Этот огромный дом, ранее принадлежавший Помпею Великому, Антоний во время гражданской войны конфисковал и благоустроил, чтобы провести там три года вместе с белокурой Октавией.
