Проводя время в играх среди огромных кипарисов, святых источников и лавров Дафны, близнецы быстро восстановились после зимнего путешествия. Вокруг все было прекрасно: в предместье Антиохии оказалось полным-полно иностранных послов, различных правителей, а также так называемых друзей и союзников, приглашенных новым владыкой Востока. От одной виллы к другой сновали кортежи с музыкантами, тут и там проходили шествия жрецов с разрисованными телами, а по улицам, запряженная тройкой страусов, разъезжала повозка одного пигмея, который во все горло декламировал стихи на греческом языке. Горожане, выходящие из храма Аполлона, спешили к обочине, чтобы увидеть настоящих верблюдов и царей: каждый день между садами Дафны и крепостной стеной Антиохии происходило нечто вроде «поклонения волхвов»[28]. Но Антоний, объект этого поклонения, жил вовсе не в хлеву: он занимал бывший дворец Селевкидов[29] в самом центре города.
– Он же, можно сказать, находится в моем доме! – бушевала Клеопатра. – Селевкиды приходились мне двоюродными братьями, этот дворец мог бы быть моим! И он осмеливается заставлять меня ждать? Оставлять меня на улице?
Она рассердилась, узнав о присутствии в Антиохии своего заклятого врага Ирода. В то время как она теряла драгоценные дни в порту Тира, царь Иудеи опередил ее и успел отдать почести Марку Антонию и преподнести золото к его ногам. Однако для того, чтобы развязать войну с парфянами[30], которые угрожали всемогущей Римской империи с запада, от Кавказских гор до Персидского залива, императору требовалось больше средств, чем могли дать страны Черного моря, Сирия и Иудея. Он нуждался в сокровищах Египта. Он мог сколько угодно делать вид, будто пренебрегает «египтянкой», но против парфян он без нее – ничто. И она без него – ничто против аппетитов Италии. Политика диктовала необходимость в объединении, и они оба это понимали.
Она не будет препятствовать ведению переговоров, однако прежде следует смягчить своего непростого партнера. Хватит ли того, что она сыграет на его отцовских чувствах? Не факт. Хотя у Марка никогда не было близнецов, у него имелись другие дети: два сына от Фульвии, вдовцом которой он был, и дочь от молодой Октавии, которая осталась в Бриндизи[31], так как снова ждала ребенка. Словом, его благородному роду не грозило вымирание. Не говоря уже о внебрачных детях, так как он ясно давал понять, что сильный мужчина чувствует себя обязанным сеять свое семя повсюду, как Геркулес, – это была его прихоть… Но раз уж она не завоевала его сердце, то, может, задуманный спектакль хотя бы потешит его эстетический вкус, а сравнение с царем богов польстит тщеславию?
