— Крестьяне, — ответил я и, потянувшись, хотел было собрать с лопухов разложенные документы и письма, но парторг остановил меня.
— Пусть все хорошенько просохнет. Куда ты торопишься?
С минуту мы оба молчали. Я мучительно ждал главного разговора, а парторг, как нарочно, затягивал с ним.
— Ты крещеный, Ланцов?
Говорить неправду я не мог. Да и зачем?
— Крещеный.
— В прошлый раз, когда мы беседовали с тобой, ты говорил, что у тебя четыре брата и самая младшая — сестренка. А они как, все крещеные?
— И они крещеные. В нашем селе всех моих одногодков и даже тех, кто лет на десять моложе, всех крестили. — Я даже сам почувствовал в своем голосе нотки оправдания.
— Понятно. Я тоже крещеный. И мои два младших брата тоже крещеные. А когда ты маленький был, в церковь ходил? — Прищурившись, парторг смотрел на меня и улыбался. Его взгляд меня обезоруживал. Я мог говорить ему только правду.
— Бабка водила, перед большими праздниками, — безнадежно ответил я, чувствуя, что иконка обрастает такими подробностями моей биографии, которые после двух-трех следующих вопросов старшины загонят меня в такой угол, из которого меня не вытащат никакие мои чистосердечные объяснения.
— Это перед какими такими большими праздниками? — мягко расспрашивал старшина и пускал сизые кольца дыма под широкие листья пушистой дубовой ветки.
— Перед рождеством, перед пасхой, иногда перед троицей, — как на духу отвечал я, глядя в глаза старшине.
Старшина молчал, а мне казалось, что он прикидывал, продолжать ли дальше медленно казнить меня, или все это закруглить и разорвать на моих глазах свою рекомендацию.
— Ну что ж… Все это мне знакомо. Все так… Перед большими праздниками меня и моих братьев тоже водили в церковь, батюшка сразу всех троих накрывал нас своей сверкающей ризой, задавал с десяток вопросов, на которые мы, уже отрепетированные бабушкой, хором отвечали: «Батюшка, грешен… Батюшка, грешен…»
Старшина взял с лопуха комсомольский билет, посмотрел его.
— В школе вступал?
— В восьмом классе, — ответил я.
Положив на лопух билет, он взял в руки иконку и, вглядываясь в нее, пытался прочитать мелкую славянскую вязь под образком Георгия Победоносца. Потом вздохнул и положил иконку назад.
— Да, победа нам нужна. Очень нужна, Ланцов!.. Мы за эту победу слишком много отдали жизней. И еще много-много жизней отдадим. — Сдвинул у переносицы темные брови и в упор спросил, бросив взгляд на иконку: — Веришь в бога? — В вопросе его прозвучала суровость, которую может удовлетворить только правда. Любая правда, но чтобы она была сущей, неподслащенной, без экивоков и уверток. — В бога веруешь, спрашиваю?
