Дубовые дощечки | страница 10

Кто-то сейчас уже на автобусной остановке, уже живет по другому времени (интересно, какая с Ригой разница во времени?), а кто-то сидит один-одинешенек в зарослях банальнейших репейников и знает, что и завтра, и послезавтра, и потом будет одно и то же. Встанешь утром — пройдешься по унылому, загаженному двору — вывезешь из сарая навоз — бесцельно побродишь по пустому, давно убранному огороду и пораньше уляжешься в кровать, чтобы побыстрее прошли каникулы. Какое уж тут необычное!

Мальчик поднимает голову. Прислушивается. В шорох дождя ворвался новый звук. Где-то за домами весело гремит трактор.

Мальчик хмыкает. «Все нипочем…» — думает он про трактор, на который не действует, усыпляюще-забубенное шептание осени. Мальчику хочется, чтобы машина промчалась мимо, чтобы двигатели проревели над самым ухом.

Хохоток двигателя нарастает. Наконец, из проулка выныривает остроносая голубая «Беларусь». Широко разворачивается и катит к мальчику. Глубокие колеи топорщатся комками подмерзшей грязи, и трактор бросает из стороны в сторону. Он приближается, и мальчик замирает. Такого он еще не видел.

Колеса трактора покрыл ершистый слой кленовых листьев. Желтых, медовых, опаловых, кричаще-золотых, янтарных, с багровыми, пурпурными пятнами, с прожилками цвета мореного дуба… Видимо, проехал трактор по какой-то вязкой луже, а потом — по ковру осыпавшихся листьев, и листья плотно облегли все четыре колеса. Кленовые ладони часто хлопают по мерзлой земле, стремительно выписывают в сером воздухе огненные круги.

А дождь, оказывается, кончился. Тучи раздвигаются, и неяркий луч спешит к земле, к маленькому кленовому листику, оброненному с колеса. Будто кто-то с неба указывает пальцем на то, что мальчик и без того видит.

Он смотрит. Он учится не погрязать в неприятностях, — зависти, скуке… Он готов понять, что не бывает «маленький радостей», что любая радость настолько велика, насколько ты приоткрылся ей…

Символом поколения может стать и голос.

Впервые со всей яркостью это проявилось, пожалуй, в сороковые годы. Щупальца средств массовой информации — траурные черные «тарелки» — проникли в самые медвежьи углы. И не стало ни одного человека, кто бы не слышал:

«ГА-ВА-РИТ МАС-КВА! ГА-ВА-РИТ МАС-КВА!.. НЕ-МЕЦКА-ФАШИСКИЕ ЗАХ-ВА-ЧИКИ АСТАНОВЛЕНЫ НА РУБЕЖЕ… НАШИ ЧАСТИ ПЕРЕШЛИ В НАСТУПЛЕНИЕ…»

То был голос Левитана. Символ торжественный и трагический. Он единил людей в святом порыве к национальной свободе, к отстаиванию национальной самобытности. Но в другие времена и в других обстоятельствах этот же голос постоянно напоминал о несвободе внутренней (внутригосударственной), о навязывании заимствованного у европейских мудрецов Учения, заставлял помнить топор тоталитаризма, нависающий над головами…