– Как вы смеете?! – возмутилась Мари.
– Смею? – эхом отозвался Себ, недоверчиво хохотнув. – Вы объявили, что я отец вашего будущего ребенка, так что я смею. Вы отдаете себе отчет в том, что ДНК-тест не подтвердит мое отцовство? Если же вы продолжите настаивать на своем, я обращусь к адвокатам – лучшим в своем деле, – которые завалят вас исками и добьются судебного запрета на освещение этого процесса в таблоидах. И учтите – на шантаж я реагирую плохо.
– А я плохо реагирую на угрозы, – отрезала Мари. – И я не беременна. А если бы была, – добавила она, – вы были бы последним человеком на свете, которого я хотела бы видеть отцом своего ребенка!
Себ словно не заметил этого оскорбления.
– Ребенка нет?
Значит, одной проблемой меньше.
– Я не хочу детей.
Он пожал своими внушительными плечами.
– Отсутствие материнских чувств?
Мари ничего не знала о материнских чувствах, но она точно знала, что в мире хватает детей, которым требуется дом. А таких людей, как их с Марком приемные родители, готовых этот дом предложить, немного. Она уже давно решила, что, если она когда-нибудь сможет предоставить ребенку дом, это будет брошенный малыш.
– Это сильнее вас, верно? – ехидно поинтересовалась девушка. – Вы обожаете судить других.
– Я вас не осуждал.
«Элиза хотя бы была честна», – размышлял Себ.
Он вспомнил ее слова: «Я не собираюсь заводить ребенка. Не хочу испортить фигуру».
Молчаливый поединок голубых и черных глаз продолжался. Напряжение между ними стало почти осязаемым. В дверь постучали.
На пороге появилась девушка, которую любил Марк. На фотографии в его телефоне она выглядела привлекательной, но фотография не могла передать исходящую от нее жизненную силу и озорные искорки в больших карих глазах.
– Чай с двумя ложками сахара хорошо помогает в шоковом состоянии. Сэндвич тоже не помешает. Это самое большее, что я могу сделать. Привет. – Флер помахала Мари рукой. – Как дела у Марка?
Этот неожиданный вопрос был равносилен соли, посыпанной на рану.
С обескровленных губ Мари слетело полурыдание-полусмешок, а по телу пробежала дрожь. Сдержав себя, она с горечью, порожденной отчаянием, бросила:
– Человек врезался в фонарный столб, и ему сказали, что, возможно, ходить он больше не будет. Как у него дела?
Все, что последовало потом, происходило как в замедленной съемке. Живое, милое девичье личико осунулось, но слезы, задрожавшие на ресницах Флер, не успели упасть, когда она оказалась в объятиях брата. Себ вывел ее из комнаты. Он обернулся, и взгляд, которым он одарил Мари, обещал расправу. Девушка прикусила дрожащую губу. Возможно, она ее заслужила.
