Царь Борис смотрел на Москву, на царство свое с птичьего полета, с высшей точки на всем пространстве русской земли: с колокольни во имя Иоанна Предтечи, еще только-только завершенной, но уже прозванной в народе Иваном Великим.
А кто строил?
Борис улыбнулся, но цепкие глаза его сами собой отыскали дворы Романовых, а потом и двор Василия Шуйского.
Уж чего-нибудь да затевают затейники против ненавистника своего.
Приложил к глазам руку, шутовски вглядываясь в помельчавшую московскую жизнь.
«Ишь копошатся!»
И разглядел черную срамную колымагу, на которой возили по городу, всем напоказ, схваченного за руку взяточника.
— Господи! Помоги одолеть злое и неразумное! — сказал громко, чтоб стоящие в стороне звонари и телохранители слышали разговор царя с Богом.
Однако, пора было на землю.
Царь Борис задолго готовил, обстраивая подпорками и хитрыми клиньями Большой день, в который совершалось сразу несколько дел, важных сами по себе, но еще более важных для главного царского Дела, сокровенный смысл которого был известен одному устроителю.
Уж чего-чего, а отвести глаза Годунов умел.
Словно бы случай свел в один день пришествие к царю ливонских изгнанников и патриарха Иова.
Иов явился в сильном смущении, ему надлежало высказать Борису укоризны.
Подойдя под благословение, государь, по-детски радуясь встрече с патриархом, будто не видал его на всенощной, взявши его за руки, повел в малую комнату показать новую книгу «Цветная триодь» только что вышедшую из типографии Андроника Невежи. Борис знал, с чем пожаловал Иов, и пожелал вести разговор с глазу на глаз. Иов потел, вздыхал и наконец принялся хвалить государя.
— Слава тебе за доброту к православным! Слава тебе, что не забываешь народа простого, неразумного. Как запретил ты хлебным вином торговать кому ни попади, так и беды меньше. Все русские беды от вина!
— Я готов помиловать десять разбойников, нежели одного корчмаря! — откликнулся на похвалу Борис. — Потому и надобны школы! Зная цену своей голове, разумный человек пропивать ума не станет.
Иов побледнел, примолк, и Борис мстительно тоже замолчал. Минуты шли, разговора не возникало, и тогда патриарх пополз с лавки на пол, пока не бухнулся на колени. И заплакал:
— Не надо школ! Не надо русских людей в немцев переделывать!
— В каких немцев?! — закричал Борис и хватил книгою по столу. — Господи, отчего я в России царь!? Уж лучше бы у самоедов!
Иов плакал и твердил свое:
— Одежду носят куцую, брады бреют. Муж без брады! Боже! Уж и не поймешь, кто баба, кто мужик. Немцев в Москве куда не ткнись. Спаси, государь, Россию! Не погуби!
