— Здесь бывает, — сказал я тихо Хедвиг, — еще куриный бульон и суп с мясом.
— Да, — произнес мужчина, не поднимая глаз. — Это у нас можно получить. — Из-под его белой шапочки выбивались черные густые волосы, от него пахло хлебом, как от крестьянки — молоком.
— Нет, — сказала Хедвиг, — не надо супа. Лучше пирог.
— Сколько порций? — спросил мужчина. Отрезав последний кусок, он одним движением вытащил нож из пирога и с улыбкой оглядел свою работу.
— Спорим? — предложил он, и его узкое смуглое лицо сморщилось в улыбке. — Спорим, что все куски совершенно одинаковы по величине и по весу. Самое большее, — он отложил нож в сторону, — самое большее — разница в два-три грамма, этого не избежишь. Спорим?
— Нет, — ответил я, улыбаясь, — не стану спорить, ведь в этом споре я наверняка проиграю.
Пирог был похож на круглое решетчатое окошечко собора.
— Наверняка, — сказал мужчина, — вы наверняка проиграете. Сколько вам порций?
Я вопросительно взглянул на Хедвиг. Улыбаясь, она произнесла:
— Одной будет слишком мало, а двух — слишком много.
— Значит, полторы, — сказал мужчина.
— А так можно заказать? — спросила Хедвиг.
— Ну, конечно, — ответил он, схватил нож и разрезал один кусок пирога точно посередине.
— Значит, каждому по полторы порции, — сказал я, — и кофе.
На столике, за которым мы сидели с Вольфом, еще стояли чашки, а на моей тарелке лежали хлебные крошки. Хедвиг села на стул, где сидел Вольф; я вынул из кармана пачку сигарет и протянул ей.
— Нет, спасибо, — сказала она. — После, может быть.
— Об одной вещи, — произнес я, садясь, — я все же должен вас спросить, я собирался спросить об этом еще вашего отца, но, конечно, у меня не хватило духу.
— О чем же? — спросила она.
— Как получилось, — сказал я, — что ваша фамилия Муллер, а не Мюллер?
— Ах, — ответила она. — Это глупая история, из-за нее я часто злюсь.
— Почему? — спросил я.
— Моего дедушку звали Мюллер, но он был богат, и его фамилия казалась ему слишком обычной, он заплатил бешеные деньги, чтобы превратить «ю» в «у». Я ужасно сердита на него.
— Почему?
— Потому что я предпочла бы называться Мюллер, лишь бы иметь деньги, которых ему стоило это превращение ни в чем не повинного «ю» в «у». Я бы хотела иметь сейчас эти деньги, тогда мне не пришлось бы стать учительницей.
— Вы не хотите быть учительницей? — спросил я.
— Нельзя сказать, что не хочу, — сказала она. — Но и не жажду. А отец говорит, мне надо стать учительницей, чтобы иметь возможность прокормить себя.
