Франц весь полыхал, но боли не чувствовал. Только когда звезда стала гаснуть, появилась нестерпимая боль в голове. — Дуг — дуг — дуг — дуг, — отдавалось в висках. — Дуг — дуг — дуг — дуг, — кто-то бил его по черепу. Но от этих ударов голова не раскалывалась, а только наливалась свинцом.
— Какая невыносимая боль, — мысли самопроизвольно, помимо ослабевшей воли, сознания потекли к другу. — Кто меня бьет по мозгам?
— Франц, опомнись, — заработал нейронный передатчик. — Я мозги тебе прочищаю, но не калечу. Это наши гренадеры стреляют. Они словно трусливые зайцы боятся ночи. А что ночь боятся? Ночь — подружка разведчика. Кстати, она скоро уступит место утренней заре. Надо спешить. Приходи быстрее в себя, поползем вперед. Это мой совет, Франц.
Ольбрихт молчал.
— Прошу, не вздумай голову подставлять в третий раз, — продолжил Клаус, — она не выдержит больше перегрузок, расколется как орех. Мне будет жаль расстаться с тобой, не простившись. — Ты понял меня?
Франц молчал. Он не понимал, что требует от него Клаус. Его сознание было размытым. Его взор был устремлен в вечность. Редкие звезды, прорвавшиеся через сплошные облака, тускло мерцали, звали к себе, — иди к нам, Франц. Иди, — но в этот раз от них веяло вселенским холодом и пустотой. К горлу незаметно подкатывалась тошнота. По коже побежали мурашки, знобило. Он попробовал подняться, чтобы согреться, от бессилия застонал…
— Господин гауптман! Господин гауптман! — кто-то возбужденно тряс за плечо. — Вы живой? Слава богу. Я подумал, вы умерли. Это такая радость для меня, — захлебываясь восклицал человек. — Теперь мы выберемся отсюда. Мне с вами не страшно. Такая радость, что вы очнулись. Господин гауптман!
— Кто ты? — рассеянно, но пытаясь, сконцентрировать свое внимание на склонившейся некрупной тени в черном комбинезоне, отозвался, чуть шевеля язык, Франц. Он не узнавал стоявшего на коленях человека. Хотя голос ему показался очень знакомым и близким.
— Это я! — еще смелее воскликнул человек. — Я, господин гауптман! Я, ефрейтор Криволапов.
— Криволапоф? Панцершютце Криволапоф? — Франц удивленно провел дрожащей рукой по лицу солдата. Заросшие впалые щеки, небольшой нос, глаза, горящие, словно угли, несмотря на темень, улыбка до ушей, — все это сразу напомнило русского чубастого танкиста. — Кривроапоф, рад, что ты сейчас со мной.
— Да это я, господин гауптман!
Франц вновь сделал попытку приподняться.
— Вы лежите, лежите, не вставайте, — запротестовал охрипшим голосом ефрейтор. У вас жар. Вы горите!
