. И вот здесь возникает промежуток до трех — что было в это время? — говорит Монтонен.
— Да. Он мог быть в это время и дома.
— Да, возможно... но это надо подтвердить.
— Нужно пройтись вновь, поискать свидетелей.
— Наверное. Хорошо, а как насчет орудия убийства? Я думаю...
— Не выдержит. Не выдержит пивная бутылка таких ударов — должна была вдребезги разбиться.
— Это не исключается. Полная разбилась бы наверняка...
— А не наоборот?
— Пустая или полная — один черт, дух вышибет наверняка.
— Никакого другого подходящего орудия убийства в квартире мы не обнаружили.
— Почему же они оставили его? Могли бы забрать с собой и бросить в море или в водосточную трубу.
— И барахлишко тоже?
— Их же было двое...
— Да, но вторая — женщина...
— Удар нанесен бутылкой. Вспомни волосы и кровь.
— Постойте. По-моему, хватит молоть ерунду, — бросил раздраженно Хярьконен.
Харьюнпя не участвовал в споре, это его не заинтересовало, а скорее надоело. Он стоял по-прежнему у окна, бесцельно разглядывая черные жестяные крыши, одетые шапкой дыма из трубы, и не прислушивался к разгоревшейся полемике. А она продолжалась — то снова разгоралась, то затихала.
Внезапно у Харьюнпя возникло чувство вины, ибо он на этот раз не чувствовал обычно пробуждающейся в таких случаях сопричастности и страстного ожидания. Это огорчило его. Он попытался следить за беседой.
— ...совершенно неизвестные, которых он случайно встретил.
— Я и не отрицаю, такое возможно, но тогда это послужит доказательством, если они будут задержаны и выяснится, что по крайней мере один из них участник убийства. По окуркам еще можно определить группу крови.
— Учти, что они сохли уже более недели.
— И все же можно...
— Можно, все можно. Может и преступник явиться сюда и сказать, что, мол, пристукнул я тут одного Континена, в его квартире.
— Или объявит об этом на смертном одре священнику...
— Конечно... Конечно, это так... скажи только, почему их все же никто не видел, если тебе все известно!
— Но-но. Я вовсе не утверждал, что знаю... ты просто плохо искал. Свидетель там же, где и преступник, как писал Алексис Киви.
— Киви!.. Никакой не Киви, а Хану Салама...
— Черта с два...
Спор вели в основном Хярьконен и Монтонен, который скорее подтрунивал над Быком-Убивцем, хотя последний, как обычно, этого не замечал. Тупала вставлял иногда слово-другое, в основном же он сидел молча и с улыбкой разглядывал свои сцепленные пальцы. Из коридора доносились живые голоса. Звонили телефоны, кто-то говорил. Ботинки выстукивали по половику, равномерно жужжал мотор лифта.
