Затем Харьюнпя неторопливо подобрал с пола игрушки своей дочурки, в том числе семь обглоданных пряников, съел один из них, а остальные выбросил в мусорную корзинку. После некоторого колебания и внутренней борьбы он извлек из-под кровати пылесос. На уборку ушло не более десяти минут, так как закутки и пространство под мебелью остались нетронутыми. Ими он занимался, только когда Элиза делала ему замечание или если обнаруживал, что, Паулина сует в рот хлопья пыли, К половине второго Харьюнпя уже закончил уборку. Он вновь вспомнил, что сегодня у него ночное дежурство, и беспокойство впервые вызвало у него спазм в желудке, однако боль утихла, как только он закурил. Нервное напряжение все же давало о себе знать; у него пропал аппетит, и он не притрагивался к еде — только пил кофе, а это, в свою очередь, еще больше будоражило желудок.
Под вечер Харьюнпя провел часа два за чтением «Синухе Египтянина»[1]. Еще в молодости он сделал на страницах книги пометки; обложка ее была основательно замусолена, видимо, оттого, что он читал книжку регулярно раз в год. Затем с полчаса Харьюнпя наблюдал за своими птичками. Он сидел неподвижно, глядя на то, как они порхают. Это были маленькие зяблики, величиной с большой палец, с блестящим коричневым оперением, красным клювом и оранжевыми головками. Они поочередно полоскались в чайном блюдце, стоявшем на полу клетки, и от этого капли воды разлетались во все стороны, достигая лица Харьюнпя. Это вызвало у него улыбку. Он любил всяких пичуг с самого детства. Своих астрильд он приобрел только после женитьбы, ибо родители не разделяли его любви к домашним животным и птицам.
Время неотступно шло вперед. Харьюнпя не огорчало, что он бесцельно провел день, ибо в глубине души он знал, что по природе он лентяй и испытывает удовольствие от медлительной праздности. Видимо, поэтому он предпочитал сидеть дома, в одиночестве или с семьей, не чувствуя потребности в ином времяпрепровождении. Он читал или просто сидел, предоставляя своим мыслям свободно порхать с одного предмета на другой. Он прилежно играл с Паулиной, смотрел телевизор, а иногда мастерил миниатюрную модель паровоза, которую уже года два никак не мог закончить. Работы по дому Харьюнпя выполнял на основе принципа равноправия, хотя, с другой стороны, не мог бы утверждать, что органически не переносит их. Со временем привычка сделала свое дело, и он стал обращаться с кухонной щеткой свободнее, чем с пистолетом. Харьюнпя любил свой дом и семью — он даже сам не предполагал, как много они для него значат. Он наслаждался домашним покоем и ощущением безопасности и всячески оберегал свой очаг. Именно поэтому он относился к различным обстоятельствам своей частной жизни намеренно пассивно, воспринимая каждое мгновение таким, каким оно было, не пытаясь активно вмешиваться в естественный ход событий и не строя далеко идущих планов на будущее. Так он оберегал себя от ненужных эмоциональных нагрузок, ощущая свою защищенность от остального мира в лоне семьи и наслаждаясь каждым счастливым мгновением. Харьюнпя имел возможность не раз убедиться в том, что эти короткие, добрые мгновения могут оборваться на острие секунды, они могут оборваться у всей семьи и даже целого рода. Душевный покой Харьюнпя омрачали лишь некоторые дела на работе да ожидание ночного дежурства.
