— Ну, Тимотеус. Пришел, значит, ночевать, — произнес он. Это было чисто формальное приветствие, однако Харьюнпя был весь внимание. Он мгновенно оценил оттенок голоса шефа и не обнаружил ничего настораживающего. Норри, казалось, был доволен. Из чего Харьюнпя сделал вывод, что день прошел хорошо и допущенные невольно ошибки, вероятно, не выплыли наружу.
— Да. Есть такое намерение, — ответил он подчеркнуто спокойным тоном, который Элиза называла казенным.
Норри улыбнулся, покачал головой и вновь углубился в газету. Читая «Илта-Саномат», он неизменно делал вид, будто лишь просматривает ее, ибо всегда подчеркивал, что газетенка эта, пробавляющаяся рекламой, подобна мыльному пузырю. Харьюнпя расстегнул пиджак. Кабинет был маленьким, и поэтому в нем было тепло. В воздухе пахло лосьоном, которым Норри постоянно пользовался.
Норри был настоящий джентльмен — как по натуре, так и внешне. На нем всегда был спокойного цвета костюм и белая рубашка с золотыми запонками. Все его костюмы были от портного и напоминали модели пятидесятых годов. Звали его Вейкко Вяйно. Однако никто не называл его по имени, тем более с фамильярными вариациями, для всех он был Норри. Норри был одним из самых пожилых и опытных комиссаров отдела по борьбе с насилием; он пришел сюда старшим констеблем из Центральной уголовной полиции, пресытившись постоянными разъездами и командировками. Норри слыл опытным и даже способным криминалистом. Единственным отрицательным его качеством было лишь то, что он слишком уж неукоснительно придерживался некоторых своих убеждений и принципов, был консервативен и отрицательно относился к большинству нововведений. Он был всегда спокоен, даже невозмутим. Его настроение угадывалось лишь по еле уловимым изменениям в лице, интонациям, по затянувшемуся молчанию и стремительности движений. Норри мог быть весельчаком и своим парнем, когда хотел, но от него всегда потягивало врожденным высокомерием, что создавало в отношениях между ним и коллегами определенную напряженность, свойственную отношениям между учителем и учеником. В других подразделениях царила более непринужденная атмосфера, но соответственно и более распущенная.
Была у комиссара Норри одна настораживающая черта. Он либо проникался безграничной симпатией к своему товарищу, либо ни в какую его не воспринимал. Поэтому Харьюнпя всегда был настороже в присутствии Норри. Он неотступно исподволь наблюдал за своим шефом и пытался определить, к какой из этих групп тот относит его. Судя по тому, что Норри терпел его в своем подразделении, Харьюнпя полагал, что относится к избранной части стада. По крайней мере ему этого хотелось.
